Он сказал, что я пришла вовремя, что он собирался уже дать «газ», а механика у него нет. Еще он сказал, что это дело «мущинское» и его хорошо делал только папа, но на разок для пробы может взять и меня, пока вернется отец.
Тотчас усадил меня на стул позади себя, и мы взяли «старт». И вот тогда, когда уже забрались очень высоко и Петров сказал, что мы «пробиваемся» сквозь туман, открылась дверь, и перед нами предстала разгневанная тетя Катя.
Тетя Катя молча разобрала по углам стулья, засунула под матрац доску-«крыло», позвала меня в кухню. Там она закрыла за собой плотно дверь и принялась меня отчитывать. Она прочитала мне целую лекцию по воспитанию детей, а под конец сказала, что я молода и что если у меня будут дети, то не иначе как хулиганы и разбойники. При этом сослалась на свой опыт по воспитанию двоих детей.
…Проходя мимо цветочного магазина, мы зашли с маленьким Петровым в него и купили немного подснежников, других цветов еще не было.
После мучительных приступов мне хотелось порадовать чем-то больного.
Как Петров обрадовался! Он сказал, что как только выздоровеет, сразу же купит мне целую охапку красных роз. И еще я видела, что он рад нашей дружбе с его сыном.
На радостях он усадил меня на кровать и принялся рассказывать о себе. Он сказал, что потомственный строитель, что они — тот бровастый и парень — предложили новый способ подводки фундаментов под здание. Суть его в том, что вместо обычной копки ям, они предложили сверлить шурфы, а потом заливать их бетоном. Он сказал, что, если их способ примут, будет большая экономия труда, времени, что сроки возведения зданий сократятся вдвое, втрое, так как фундаменты и сейчас — самое узкое место на стройке. Проект их уже почти принят. Все дело в машинах, которые должны пробивать шурфы, их нет, но если Главк разрешит наладить их производство — дело нетрудное, да и затраты на изготовление окупятся с лихвой.
Он говорил так убежденно, что я поверила в их дело. И стала бояться, что могут найтись люди, которые вдруг не поймут, а ведь все так просто, несложно.
Дома вечером я долго думала над всем этим и чем больше думала, тем резче проступала пропасть между жизнью Петрова и моей.
Получалось, что он живет, а я только деньги зарабатываю, что для него каждый новый день желанен, а я не чаю, когда он пройдет. Было похоже на то, что я обкрадываю себя. Ведь по сути дела: прав Петров. Я не люблю свою работу. Я бы лучше носила камни, таскала шпалы — только бы не слышать этот запах морфия.
Вдруг подумалось: почему бы мне, например, не поступить в технический институт?
Утром я, как обычно, зашла за маленьким Петровым. Дорогой решила, что сегодня же расскажу его отцу о своем решении бросить больницу.
Когда мы завернули в коридор, куда выходили двери палаты Петрова, я заметила двух санитарок с кислородными подушками. Предчувствие недоброго подстегнуло меня, и я побежала, гремя каблуками на весь этаж. Вбежали в палату. Петров лежал с закрытыми глазами, жадно вдыхая из кислородной подушки.
Я тихо сказала мальчику, чтоб он папу сейчас не беспокоил. Петров встрепенулся. По выражению глаз, я догадалась, что он хочет, чтобы мы приблизились. Я подтолкнула маленького Петрова к кровати. Отец поднял руку, очевидно, желая погладить голову сына, но она моментально безвольно повалилась на одеяло…
…Плакала я, наверно, долго, когда почувствовала, что кто-то гладит меня по волосам легкой теплой ладошкой. Я подняла лицо — это был маленький Петров.
Заведующий отделением тоже стоял рядом. Он смотрел на меня, глубоко засунув руки в карманы халата, и удивление его сквозило во всем: в приподнятых, сдвинутых плечах, в недвижности всей позы, в округленных глазах.
После работы он позвал меня к себе.
— Сестра Смирнова, если будете переживать так за каждого больного, вы недолго проработаете у нас.
— А я и не думаю долго у вас работать. Завтра я беру расчет, — выпалила вдруг я.
Я не знаю, почему так сказала, у меня еще не было этого в мыслях, оно вырвалось из сердца, минуя голову. И все же я не хотела тех слов брать назад.
— Успокойтесь, Смирнова, не надо переживать. И запомните: вы медик, и в какую больницу вы бы ни пошли — это будет везде…
— Нет, нет, — ответила я. — В больнице больше я не буду работать. Я поступлю в институт.
Да… С той поры минуло ровно год. Весна в этом году ранняя, про снег уже все давно забыли… только карагачи вечно опаздывают: до сих пор голые, а впрочем, куда им спешить, стоять им зелеными до самого снега, до ноябрьских праздников.