Работаю сейчас на стройке, на той самой, где работал Петров. Стажируюсь на машиниста бурильной установки. Проект Петрова приняли.
По вечерам хожу в институт. Маленький Петров со мной, не могла я с ним расстаться, усыновила. Только фамилию я оставила ему отца — так лучше.
СТАЛЕВАРЫ
В дверь постучали. Девушка-почтальон с кирзовой сумкой через плечо подала мне с газетами письмо.
Я сразу узнал почерк моего закадычного дружка Котьки Слепухина, с которым мне довелось съесть не один пуд соли.
Котька извинялся, как мог, за долгое молчание и сообщал, что окончил наконец институт стали и при распределении упросил комиссию направить его в Магнитку, в родной мартеновский цех, где начинал когда-то подручным вместе со мной.
Еще Котька просил прощения за свое глупое поведение в Магнитогорске пять лет тому назад и даже называл себя дураком. Впрочем, он тут же приписывал, что дуракам диплом с отличием не дают.
На радостях я решил рассказать Котькину историю всем, так как в ней очень много поучительного для тех, у кого есть друзья.
Приехали мы с Котькой в Магнитогорск из деревни. Были мы односельчанами, дом против дома. У обоих унесла война отцов.
Кончили мы семилетку, и отправила моя мать нас на Магнитку к родственникам.
— Делать все равно здесь нечего, — говорила она, — езжайте-ка туда, в город. Время сейчас такое, не по богатству людей судят, а по учености…
Дядька встретил нас хорошо. Даже самовар электрический поставил в честь нашего приезда.
Сам был высок, нескладен, весь точно из углового железа сделан. Но чувствовалась сила в его пальцах и жилистых руках со вздутыми синими венами. Эту же силу подтверждал и голос: говорил громко, медленно, точно в груди у него что-то со скрежетом поворачивалось. Клялся, что сделает из нас сталеваров первой руки.
А через неделю он определил нас в ремесленное училище. Практику проходили в цехе. Вид огромных, чуть ли не с наше училище печей с языками пламени в середке, кранов, поднимающих одним махом ковши с металлом, свистки паровозов и звонки машин, сующих на огромном металлическом «бревне» коробки со «скрапом» в огонь, прямо-таки ошарашили нас с Котькой. Захотелось вдруг уйти в степь, в тишину, вдыхать без конца горький запах полыни, татарника — только бы не здесь.
Котька приходил с практики осунувшийся, усталый, ложился в ботинках на байковое одеяло и долго лежал, уставившись в потолок светлыми, бутылочного цвета глазами. Иногда он даже подбивал меня выбраться отсюда, а порой прямо без обиняков признавался:
— Сидели бы в деревне. Незачем было в это пекло соваться.
Однако мы не сбежали. Ведь дезертирами не родятся, а делаются, если не находят в работе интереса. А мы нашли.
Помню, стояли в канун Нового года на трамвайной остановке. Падал снег, белые толстые нити заштриховали улицы. Появился, наконец, наш трамвай с портретом сталевара, давшего к новогодней вахте пятьсот тонн металла сверх задания. Я не пойму, как Котька сквозь решетку снега успел так быстро узнать его.
— Погоди, Саша. Нашего Бобра куда повесили!
— Молодец, — ответил я. — Если бы все так работали, и трамваев больше бы наделали.
— Подумаешь, важность какая! Захочу и я так буду работать…
— Ишь, куда захотел. Кишка еще тонка.
Котька промолчал. Разговор на этом оборвался, и больше к нему не возвращались.
Шло время. Ремесленное училище мы окончили. Я сразу поступил в техникум — хотелось учиться.
К работе привыкли, понравилась. Не скрою, и мне хотелось поскорее научиться управлять мартеном, сталь варить. Да только Котька работал лучше, оно хоть и механизация кругом, а все же и силу иметь здесь не лишнее.
Котьку сразу заметили, уж очень ловко он с лопатой управлялся. Наберет полную магнезита, все пять килограммов будет, да как швырнет через всю печь под свод. Это в то время, когда мы еще только по откосам учились кидать.
Все у старых сталеваров повыспросил, все знал.
Однажды мне так и сказал:
— Поскорее бы сталеваром ставили. Я бы показал, кто я такой.
Вскоре ему и выпала «вакансия».
Освоившись с печью, Котька начал работать крепко. Плавки у него варились быстрее, чем у всех, и он стал лучшим сталеваром в цехе. А вскоре его чуб я увидел в нашей заводской многотиражке.
У Котьки закружилась от успеха голова, и он потерял меня из виду. А я злился. Ведь Котьке следовало учиться. Решил поговорить. Сначала только с ним… с глазу на глаз.