Когда я жил в общежитии, моим соседом по комнате был Митя, набожный паренек родом из Дивеево, где Серафим Саровский основал знаменитую женскую обитель, считающуюся одним из земных уделов Богородицы. Митя развлекал меня рассказами о том, как они с друзьями нюхали клей в школьном туалете, дрались на дискотеках арматурами под «Сектор газа», снимали девушку на четверых за 10 рублей, пачку сигарет и пластырь (у девушки был неприятный порез на пальце), собирали на речке камни и втюхивали их паломникам как целебные, а вырученные деньги, разумеется, пропивали. Но все это было в прошлом — однажды их шайку почти с поличным взяли на ограблении продуктового ларька, и, уже сидя в «обезьяннике», Митя взмолился к Богу о прощении, после чего при обыске милиционер чудесным образом не нашел у него в кармане отмычку, которой был вскрыт ларечный замок, — в результате Митя избежал тюрьмы и с тех пор ударился в веру. Он был странным парнем: постоянно читал Евангелие и Псалтирь, молился утром и вечером, каждую неделю ходил в храм, но при этом мог врубить на всю громкость «Нирвану» и прыгать со мной по комнате, круша казенную мебель и осыпая трясущуюся голову солью из пачки (уж не знаю, где Митя подсмотрел этот эффектный жест).
Я потешался над ним и порой очень обидно, но после одного случая стал его побаиваться. Проснувшись как-то ночью, я увидел его стоящим посреди комнаты и отрешенно смотрящим куда-то сквозь пространство — взгляд у него был безумным, хотя и спокойным. Если бы Митя был в себе, то, вне всякого сомнения, заметил бы, что я открыл глаза и поднял голову, но он, явно, созерцал какую-то иную реальность. Я побоялся что-то говорить, отвернулся и через некоторое время заснул, но наутро все-таки спросил:
— Что с тобой было ночью? Ты так молился?
— А ты что-то видел?
Я описал то, чему несколько часов назад невольно стал свидетелем, и тогда Митя признался, что периодически ему являются бесы.
— Как они выглядят? — спросил я.
— Как сгустки тьмы.
— Никогда не видел сгустков тьмы.
— Ну вот представь себе яркое огненное пламя… но только черное.
— Как это? Горение всегда сопровождается светом.
— В материальном мире — да, но у них все по-другому.
Позже Митя продолжил духовный поиск — увлекся «Розой мира», Кастанедой и практикой осознанных сновидений, причем в его голове все это как-то уживалось с православием, — но больше я никогда не спрашивал про его опыт контакта с темными силами. И вот, пережив собственный, я понял, что его описание пламенно-черных сущностей было очень точным. Шкодливые сатироподобные дьяволята имеют с бесами примерно такое же сходство, как розовая валентинка — с кровавым кулаком сердца.
Я только не понимал, как Митя мог спокойно стоять во время их визитов. Когда они приходили ко мне во сне, я бежал, объятый удушающим ужасом, пока наконец не просыпался в поту, обнаруживая себя истерично и совершенно бессознательно крестящимся. При этом я продолжал явственно ощущать их присутствие рядом — менялось только место действия и оптика. Они ничего не делали — просто мерцали где-то вокруг, как внезапные помехи на телеэкране, но вся душа от этого вопила и заходилась судорогами.
Так продолжалось несколько недель. Я стал замечать, что с каждым днем мир мне казался чернее, словно его плоть покрывалась трупными пятнами. Картины Мунка и Филонова ожили вокруг меня бесконечным лабиринтом. Я постоянно повторял про себя «Отче наш», которую каким-то чудом помнил еще со времен маминых чтений Библии на ночь, но это не помогало — невидимый черный огонь пожирал меня. До этого со мной нередко случались депрессии, но разница между ними и этим была как между бледной поганкой и ядерным грибом. Немного спокойнее становилось среди людей, но знакомые как-то меня сторонились. Ночь внушала панику. Как ни дергался, я лишь больше увязал в нефтяном болоте отчаяния.
В районе нашлось одно круглосуточное заведение, и я стал уходить туда с наступлением темноты, хотя терпеть не мог кафе. Читать, а тем более писать не получалось — я просто сидел и пил чай до рассвета — денег было не жалко, потому что есть я все равно почти перестал.
Возвращаясь домой после очередного ночного чаепития, я увидел возле светофора пузатого коренастого мужичка с черной бородой от самых глаз и сальными волосами, собранными в арбузный хвостик. Издалека я не мог видеть его зубов, но знал: они настолько желтые, что три золотых коронки едва различимы на их фоне. Также я знал, что причиной этому — красные «Максим», не меньше двух пачек в день. Наконец я знал, что родом он из Молдавии, и только настоящее имя его мне не было известно.