Самое страшное, что такая перспектива неотвратима — одна ложная дилемма ведет к следующей, еще более ложной — это как бесконечный шахматный цугцванг с гарантированной вилкой на каждом ходе. Время порождает вокруг борьбы черного с белым бесчисленное множество оттенков, которые уже невозможно отличить от собственно белого и черного; кроме того, сама эта рябь так утомляет зрение, что вся палитра сливается в одно мутное пятно. Некогда очевидные причинно-следственные нити спутываются, и мир превращается в хитросплетенную сатанинскую паутину, так что любое движение откликается злом где-то на другом конце, любой поступок незаметно оборачивается грехом. Ешь сосиску — оплачиваешь эти чудовищные, промышленных масштабов, скотобойни, где твари божьи живыми кучами перемалываются в адской мясорубке, носишь кроссовки — поощряешь рабский труд детей в какой-нибудь Камбодже, покупаешь в аптеке таблетки — участвуешь в геноцидальных вакцинациях африканцев, скачиваешь фильм — плодишь рекламу порнографии и азартных игр, едешь в такси — содержишь нелегальных мигрантов, а значит, и этническую преступность с ее традиционным наркобизнесом, сидишь в соцсетях — поддерживаешь систему тотального контроля и межличностное отчуждение, пользуешься кредитной картой — увеличиваешь глобальную финансовую пирамиду, которая скоро рухнет и похоронит под своими руинами миллионы в одночасье обнищавших, платишь налоги — спонсируешь аборты, «добровольно-посмертное» детское донорство, ювенальную юстицию, уроки «секспросвета», деградацию социальной сферы, разрушение остатков советской промышленности и русского села, «золотые парашюты» топ-менеджеров госкорпораций, шубохранилища чиновных блядей и личные самолеты их домашних питомцев, а если вспомнить, что часть бюджетных денег вкладывается в американские treasuries, то можно прибавить сюда гей-парады, исламский терроризм, «гуманитарные бомбардировки», Большую тихоокеанскую помойку и вообще все мировое зло. Современная цивилизация становится изощренной формой детектива, где все действующие лица (ровно как и бездействующие) являются коллективным убийцей, хотя и не понимают этого и, даже напротив, считают себя едва ли не святыми. Вероятно, последние люди вообще не будут грешить, потому что для этого нужен сознательный выбор, а они уже утратят само понятие греха — он просто станет единственным наполнением их жизни по умолчанию.
А действительно, подумал я, не является ли преступлением рожать детей в эти кромешные времена? Ведь новая душа будет почти наверняка обречена на погибель. Все станут иудами, а Христос сказал про него, что лучше было бы ему не родиться.
Тут я вспомнил про одну свою родственницу по деревенской — весьма короткой и почти засохшей — ветви отцовской линии. У тети Маши было очень много детей — шестеро или даже больше, — а муж, негодяй, ушел из семьи. И однажды я услышал, как моя крестная почти ругала Машу: зачем, де, рожала столько детей, ведь вы и вдвоем-то едва могли их прокормить? А та с горечью, но без всякого сожаления и, самое главное, с той невыразимо умильной простотой, за которую русскому человеку можно простить все, отвечала: «Любила — вот и рожала». Крестная тогда не нашла, что на это ответить. Когда я теперь об этом задумался, то понял, что тоже не нахожу.
Воистину, «любовь все покрывает». Она абсолютна в отличие от свободы, а потому выше ее. Свобода есть лишь свойство Бога, тогда как любовь — самая Его суть, Сам Бог. А любовь не может не творить. Когда говорят о заповедях, то обычно начинают с заповеди единобожия, а ведь самая первая заповедь, которую дал Господь людям еще в раю — «плодитесь и размножайтесь». И в этом, думается, больше смысла, чем может показаться. Ведь именно в свободном деторождении, творении бытия из небытия по зову любви, максимально проявляется богообразность человека (в отличие от животных, которые просто не могут не рожать и к тому же, не обладая бессмертной душой, рожают из праха прах). Кризис цивилизации есть в первую очередь результат подчинения любви свободе, а сердца — разуму, что в конечном итоге ведет к потере и свободы, и разума.