— Ты рассуждаешь о мелкости, а сам придумываешь себе оправдания. Разве это не мелко?
— А ведь верно… Все это оправдания. Имел намерение согрешить — уже согрешил. А раз грех уже совершен, то что может остановить меня от самого поступка? Общественная мораль? Какая чушь. Я не верю в мораль.
— Значит, ты все-таки понимаешь, что совершаешь грех?
— Ну конечно! Грех! Я должен согрешить! Русское государство предает свой народ, русская Церковь предает свою веру, и если я с Россией, то должен идти с ней до конца. Как сказано святым: «Не покусись своею немощной рукою остановить всеобщее отступление». Падение — значит, падение! В бездну — так в бездну! А дальше — либо великий взлет, либо великая гибель! Никаких больше мелких колебаний! «Аще хощеши мя имети во тьме: буди паки благословен»! В ад! Путем Христа! Аллилуйя!
Смутьян звучал уверенно — «как власть имеющий», и его голос захватнически распространялся по всему моему существу, пока не сделался главным содержанием оного. Наблюдатель смотрел на это с оторопью, как рыбак на цунами…
Я нашел себя на полу, словно выброшенный волной на берег. До этого я падал в обморок лишь однажды, в раннем детстве — помню яркое солнце, мягкий асфальт под ногами, блеск граненного стакана из советского автомата с газированной водой и внезапное превращение заливавшего улицу света в густую темноту — последней мыслью перед потерей сознания было именно удивление этим странным перетеканием противоположностей. И вот я очнулся спустя четверть века с тем же самым ощущением.
Видимо, лежал я совсем недолго, потому что иначе организм успел бы немного отдохнуть, а я все еще чувствовал спазм в каждой его клетке. Мозг перегрелся, нервы надорвались, члены обессилели, соединявшая все это в единое целое душа истончилась и была подобна ветхим мехам, едва-едва удерживавшим в себе даже немолодое вино. С трудом поднявшись, я понял, что если срочно не поем, то в считанные минуты вернусь на пол.
В холодильнике нашлось только яблоко. Впившись в него и с каждым вдохом наливаясь силами, я огляделся вокруг: на плите ничего не стояло, раковина тоже была пуста. «Да уж, интересно, как же долго я не ел». Вернувшись в комнату и немного полежав, я решил выйти в магазин.
Вечернее солнце было похоже на ложку меда, притопленную в чае с молоком. Апрельский воздух приятно холодил щеки, как подушка, с которой ты сполз во сне, а под утро снова взобрался на уже остывшую. На лавочке во дворе сидел сосед снизу — он напоминал сухофрукт, оставшийся на дне стакана из-под компота, — вялый и вымоченный пьянкой. Вообще, он не был конченным алкашом — одевался всегда прилично и, бывало, целыми неделями ходил трезвый, даже умудряясь производить впечатление делового человека, а потом опять уходил в запой. Уж не знаю, какая работа позволяла ему жить в таком режиме, но деньги у него, по всему, водились. Я прошел мимо и поднялся по ступенькам в магазин, находившийся прямо на углу дома.
Побродив по торговому залу минут десять-пятнадцать, я стоял возле кассы с полной корзиной постной еды. Кассирша стала пробивать товар, а я принялся укладывать его в пакет. Это был мой любимый момент — я всегда испытывал удовольствие, когда укладывал продукты на дно пакета, подгоняя упаковки друг к другу по форме, как в игре «Тетрис». Вдруг рядом какая-то женщина назвала имя моего папы, и я зачем-то поднял на нее взгляд. На мгновение мне показалось, что это моя мама и она смотрит на меня. Меня охватило чувство, какое бывает в тех редких снах, когда ты проживаешь эпизод от лица другого человека — на этот раз я оказался в теле папы. Точнее, я на мгновение стал им.
Разумеется женщина, похожая на мою маму, обращалась не ко мне, а к своему мужу, любовнику, другу или брату, стоявшему позади меня, и через секунду он ответил ей, но это уже не имело никакого значения. Я выбежал из магазина и запихал пакет с продуктами в ближайшую урну.
— Э, теленок… слухай внематочно…, — промямлил сосед с лавки.
Скорее всего, это было адресовано не мне и вряд ли вообще кому-то из видимого мира, но я почему-то обернулся, подошел к соседу и дал ему кулаком в челюсть. Сосед упал с лавки и почти сразу же захрапел. «Живой», — подумал я и уже хотел отойти, но заметил выпавший у него из кармана ключ от машины. Я замер и смотрел вниз на этот ключ, как на водную гладь реки Казанки, стоя на Горбатом мосту в шеренге своих товарищей. «Всего лишь шаг», — мелькнуло снова в голове. И я его сделал.