— Согласись, это ведь смешно: забыл проверить, забыл дать указание.
Николай смотрит на меня каким-то отсутствующим взглядом.
— Смешного мало, Леша… — Рубаха летит на кровать. — Ты что, полагаешь, я сам не думал?
На этот раз я развожу руками.
— Почему? Думал, наверно, но ты же не будешь отрицать, что все это очень странно.
— Что — странно?
— Все. И твое признание своей вины, и уникальная забывчивость, и отсутствие бригадира каменщиков наверху.
Николай опускает глаза.
— Ничего странного. Перебой с цементным раствором. Попросил подстраховать. По телефону не дозвонишься. Легче человека послать. Когда как, а нынче — слава богу. Будь он наверху, еще неизвестно что получилось бы. А так…
Его губы нервно дергаются.
— Я слышал, суд будет показательным.
— Не совсем так… Просто мы получили разрешение выставить общественного защитника.
— Вот как? И этим защитником будешь ты.
— Видимо. Ты должен нам помочь, Николай.
— Помочь? Чем?
— Не знаю, но должен.
— Я тоже не знаю. Эх, парни. Если бы не Сотин. Мне так хотелось поставить его на ноги. А он взял и погиб. Нет Сотина. Понимаете? Нет! И в этом виноват я. Нам только кажется — нас судят. Судим себя — мы! Мы — и никто иной. Ну, да что переливать из пустого в порожнее. Дело сделано. Протоколы подписаны. Суд назначен.
Николай откидывается на спину кровати, закрывает глаза:
— Устал, как я устал, ребята…
«Если бы не Сотин». — Этого слишком мало для доказательства. Что он хотел этим сказать? «Если бы не Сотин…»
Мой хороший друг однажды заметил: «У каждого из нас будут свой персональный огонь, свои воды и свои медные трубы, которые, хочешь того или не хочешь, обязательно пройдешь. Не спешите утверждаться в мысли: «мне повезло, мне легче». Не спешите. Вам еще будет трудно. Так уж устроен мир. На сложности и неудачи время всегда найдется.
Начальник строительства Фролов непреклонен — судить.
Главного механика освободили от работы. Все некстати, все против нас. Проходит время. И как бы ни велика была беда, становится спокойнее, к тебе возвращается способность сопоставлять события, задавать вопросы. И все-таки это состояние наступает позже. Мы еще спросим себя: почему именно в райком? Откуда такая уверенность? И еще сотни почему, каким образом.
А тогда нет. Каждый потерянный день лишь усиливал нашу растерянность.
Да, мы растерялись. В этом нет ничего сверхъестественного. Какие-то вещи открываешь для себя заново. Их можно предположить, предугадать, но быть готовым невозможно. Переживаемое впервые — всегда неожиданно.
Следствие закончено, суд назначен — магические слова, излучающие тревогу и ощущение безысходности.
Действительно, шло следствие, выяснялись детали, давались показания, была зыбкая, но все-таки надежда что-то изменить. Точка приложения наших сил находилась на поверхности, была очевидной.
И вдруг все рухнуло. Рухнуло разом. Следствие закончено.
«Начнем все сначала» — сказать несравненно легче, чем действительно начать. Куда-то идти, с кем-то говорить, кого-то убеждать.
Будут новые люди, круг которых для нас неведом, он не существовал даже в нашем воображении.
Миф о всесилии одиночек развеялся окончательно. Мы просто-напросто перепутали век. Нам нужна помощь.
В нашей комнате открыты окна, но все равно душно. Надо же, май — и такая жара. Приоткрываю дверь, ставлю стул. Хоть никакой, а сквозняк…
— Значит, в райком, — говорит Сашка таким тоном, будто остальные варианты разобраны с редкой дотошностью.
— С чего ты взял? — недовольно бормочет Сергей.
Сашкина импровизация застает нас врасплох.
— А что, есть другие предложения?
— Других предложений нет, но все-таки. У меня скверное настроение, никак не могу прийти в себя. Следствие, предстоящий суд — все перемешалось.
— Отлично, поясняю. Кто есть мы. Простые смертные.
— Можно без балагана?
Сережка настроен категорично.
— Чего ты к нему привязался.
Все без изменений.
Стоит Сережке вмешаться в разговор. Димка на дыбы.
— Ему сегодня не зачли план. Это опять я. Надо же как-то уравновесить позиции.
— А… а… Тогда другое дело…
На полтона ниже, и Дима становится нормальным человеком.
— Я… я пп-продолжаю.
— Валяй. — Димка берет со стола мундштук и начинает его чистить.
— Кто есть мы? Простые смертные. Рядовые труженики республики. А кто есть Климов?
— Активист?
— Ха, активист. Бери выше, какой активист! Во-первых, член комитета стройки, во-вторых, бессменный председатель совета молодых специалистов, в-третьих…