«Нет, нет, — говорю я себе. — Так быть не может. Ты не справедлив к ней».
Вспомни, как ты пришел сюда первый раз. Разве ты не был растерян. Смотрю на Димку. Димка отводит глаза в сторону. Наверняка думает о том же.
— Алеша! — Я вздрагиваю. Так меня называет только Николай. Его лицо рядом с моим. Оно слишком близко. Я вижу одни глаза. Крупные, серовато-синие глаза.
— Ну.
— Что в институте?
— В институте? — Мне некуда деться от его глаз. — Нормально, — бормочу я. Чувствую, как на лице выступает испарина.
— Нормально? — переспрашивает он быстро и вдруг больно толкает меня в грудь.
— Нормально. Эх ты, Цицерон. — Николай отворачивается. Я вижу, как по скулам, жестким и угловатым, пробегает нервная дрожь. — Чего вы молчите? Боитесь сказать больше, чем нужно? Не бойтесь… Где комсомольский?
— У меня, — нервно заикается Сашка. — В… сейфе.
— Комитет был?
— Был.
— Ну и как?
— Никак.
Теперь Николай смотрит на Сергея.
— Значит, никак. Ругают, возмущаются, оправдывают, жалеют, ссылаются на устав — так, что ли?
— Отчасти так.
— Отчасти, — зло сжимает зубы.
— По уставу не положено. Но разве все вложишь в устав. Как мне вам объяснить.
— Фу, чуть не забыл…
Николай удивленно разглядывает меня.
— О чем ты, Алеша?
На лицах ребят очевидное недоумение. По-прежнему безучастна только Лена. О встрече с Фроловым я не рассказывал. Сашка с Сережкой покусывают губы, не знают, радоваться или сокрушаться.
— Я тут Фролова встретил. — При упоминании фамилии Фролова лицо Николая становится холодным.
Теперь уже ребята не скрывают своего недоумения: «Ну, гусь!»
Димка растирает плечи: здесь действительно прохладно.
— Чего вы на меня глаза таращите?.. Случайно встретил.
Сережка не по-доброму усмехается.
— А ты не нервничай, рассказывай.
— Он разные хорошие слова о тебе говорил.
— На слова мы все горазды. — Сережка забрасывает руки на колени. — Фроловы, Харламовы и прочие.
— Да помолчи ты…
— Ну вот и слава богу. И у меня союзник есть…
— Слова разные бывают. В общем, ждут тебя, Коля. Он так и сказал: «Передайте Климову, нам его очень не хватает. Мне, говорит, необыкновенно повезло, что пришлось работать с такими людьми, как Климов. Для меня это большая радость».
— Ты это серьезно? — Губы Николая чуть шевелятся, и я скорее догадываюсь о сказанном.
— Для шуток, Коля, место не подходящее.
О чем он в тот момент думал. А может, и не думал ни о чем. Просто заставлял себя поверить в услышанное. Не знаю…
— Мы все не привыкли к этому, — говорит он куда-то в сторону. — Вы — рассказывать, потому как не знаете, что отвечать. Я — расспрашивать, потому как не знаю, что спросить. Пройдет время, многое станет обыкновенным. А сейчас все в новинку.
— Коля?
— Ну, — он поворачивается ко мне. Растерянно проводит рукой по волосам — волос-то нет. Видимо, собирался сказать что-то громкое, а сказал тихо-тихо: — Ерунда. Точно вам говорю, ерунда. Себя не мучьте, меня не пытайте. Подсудимый признал себя виновным. Всякое бывает, ребята. Давайте об этом больше не говорить. — И тут же, словно другой человек: — Знаете, чего мне сейчас хочется? Ни в жисть не угадаете…
Нам сразу становится легче и проще.
— На озера, — пряча усмешку, бросает Димка.
— He-а. А вообще на озера тоже
— Знаю, — вставляет Сашка. — Получить новый объект.
— Смотри-ка, почти угадал. Вот дьявол.
— А если серьезно?
— Серьезно… Влезть бы куда-нибудь высоко-высоко. Ну, скажем, на стрелу подъемника. Кругом простор, ветрище. Аж кости сводит. Тучи у тебя шапку на затылок сбивают. А ты стоишь, и хоть бы хны. Кругом пустырь. И нет еще ничего. Лишь ты да этот озябший кран. Во как. Ну и объект, конечно. Нулевой цикл.
Непонятно устроен мир… Мы здесь. Нам уже скоро уходить, она так и сидит, плотно сжав губы, чуть наклонившись вперед, и смотрит. Куда-то мимо нас, мимо Николая, в свой мир, в который мы, по чистой случайности, не успели попасть.
«Но почему же так, неужели?» — хочется закричать мне. Сочтут ненормальным. Оглядываюсь на ребят, молчу.
— Однако хватит о мечтах, — словно спохватившись, роняет Николай. Он берет Лену за руки и начинает говорить сбивчиво, торопливо.
— Почему ты молчишь? Неужели нам не о чем поговорить? Это не упрек. Боюсь забыть твой голос.
— Зачем ты так. — Ленка трется лбом о его руки.
— Я непоправимый истукан. Все суета. Ты здесь… Это самое удивительное, что могло произойти. Впрочем, ты всегда здесь, со мной. Иначе не могло быть. Все эти дни думал, что же я скажу тебе. Так ничего и не придумал. Если и есть моя вина, она перед тобой. Я ни о чем не прошу. Ты все решишь сама. Лешка прав, не надо придумывать испытания. Все остальное — во-вторых и в-третьих. И пожалуйста, без ненужных деклараций: мой долг, я обязана. Мишура все это. Мы обязаны быть самими собой, и только. Письма коротки. Вечно боишься что-то упустить. Вот, мол, наступит время разговора, и тогда… Разговор происходит, и все повторяется снова… Прости.