— Он невиновен, — упрямо заключает Димка.
— Ах невиновен, спасибо. Я это уже слышал. И как ни странно, в это верю. Верю, понимаешь. А генеральный прокурор не верит.
— Значит, ничего не получится, — перебиваю я.
— Не знаю.
Мы, не прощаясь, уходим. Письма Николая так и остаются лежать на редакторском столе.
— Завтра у него день рождения, — уже на ходу бросаю я.
Часам к десяти следующего дня я вернулся с летучки. В дверях меня чуть не сшиб Димка.
— Ты слышал?
В вахтерке толпились ребята. «Мне сполна отпустила жизнь», — хрипел репродуктор. Кажется, читал сам Шелунов.
У газетных киосков волновалась очередь. Против обыкновения свежий номер молодежной газеты задерживался.
Шелунову объявили выговор. Об этом мы узнали гораздо позже. Тогда все казалось элементарным. А сейчас? Сейчас нет. Просто мы повзрослели.
Самое время сказать: «Так не бывает».
Повод для спора?
Нет, обыденное восприятие событий. Мы привыкли к догмам. Мы не можем без догм.
Однажды кто-то заметил: «Земля вертится».
А что получилось? Н-да.
Все в конце концов становится догмами — необратимый процесс. Похоже на отложение солей. Не хочется ничего объяснять — устал. Проще сказать — мне приснился сон. Так оно и было. Мне действительно приснился сон.
Я не знаю этих людей. Все та же контора-времянка.
Здесь мы оформлялись на работу. Странно, прошло достаточно лет, и ничего не изменилось. Они окружают меня. Похоже, мои сверстники. Вот этот рябой, я его где-то видел. У сухопарого чуточку косят глаза. Надо бы спросить, откуда у него такой свитер. У них есть ко мне разговор, их выдают глаза. Я не люблю драк, но если иного выхода нет… В конце концов все мы люди.
— Ты узнаешь нас, проповедник?
— Мы где-то встречались, только вот где? И потом проповеди не по моей части, вы ошибаетесь.
— Мы все проповедуем. Каждый по-своему. Разве не так?
— Возможно.
— Мы хотим задать тебе несколько вопросов…
(И только, я ожидал худшего.)
— Вас было пятеро?
— Да. Пятеро парней и девчонка. Ее зовут Леной.
— Пусть так… Вы друзья?
— Да.
— Вы знали друг друга давно?
— Пять лет.
— Вы всегда были откровенны между собой? Почему ты молчишь?
Обычная пауза. Я ищу глазами друзей.
— Всегда.
— А Сергей?
— Дружба не исключает промахов. Мы верили в лучшее, но мы ошиблись…
— Ты говоришь «мы», значит, так считают все?
— Да.
— Сергей не был с вами откровенен, вы согласны?
— Да.
— Николай скрыл от вас правду, вы согласны?
— Да.
— И все-таки ты настаиваешь, что ваши отношения можно назвать дружбой?
— Да.
— В таком случае это нужно доказать.
— Я должен на все вопросы отвечать один. Пожалуй, он прав.
Дребезжит фанерная дверь. Николай в плаще, капли дождя еще не высохли.
— Ты тоже здесь? — Он вытирает занемевшее от ветра лицо. — Меня о чем-то хотят спросить?
— Они сомневаются в нашей дружбе. Объясни им.
— Ты думаешь, они мне поверят? Всех интересует, почему я не сказал вам правды. Видимо, этих тоже.
— Наверное.
— Ты, Николай Климов?
Тот, что в модерновом свитере, достаточно настырен. Хорошие парни, им не хватает воспитания. Первый раз встречаем человека, и уже на «ты».
— Да.
— Доверие. Между вами было доверие?
— Разумеется.
— Но ты молчал. Это не случается просто так. Ты чего-то боялся?
— Да, я боялся доброты. Доверие — это лишь одна составная дружба. Они меня любили. Не время ворошить частности. Погибли люди. Жизнь без скидок на молодость, на старость, на талант, на порывы, на всю прочую шелуху — единственная справедливая и правомерная жизнь. Их любовь не безгрешна, она способна породить ложь. Они могли заставить меня поверить в собственную невиновность.
— Значит, в дружбе каждый сам по себе.
Николай машинально закуривает, смотрит на паутинистый дым.
— Нет. Каждый должен быть самим собой, иначе невозможна дружба.
— Ты знал, что им нет покоя. Они ищут путь к твоему спасению. И молчал.
— Все не так просто. Я им сказал правду. Я виновен.
— Ты думаешь, они поверили?
— Видимо, да.
— Тогда их поступки становятся бессмысленными.
— Напротив, они обретают иной смысл. Надеюсь, вы меня поняли?
Они стоят, глубоко засунув руки в карманы, и потому кажутся чуть сутулыми.