Допустим, Сашку можно понять. Наивность если не главное качество, то одно из главных, что определяет Сашку.
— Подлость, — восклицает Сашка и решительно вскидывает острые плечи. — Н-не понимаю. Все время считался человеком — и вдруг… Так не бывает.
Сашке бесполезно говорить — так бывает, бывает и хуже. Сашка неисправим. Он искренне не верит, что подлость возможно совершить сознательно и ложь в состоянии стать движущей силой целой человеческой жизни.
Смотрю на него и думаю, так ли уж плохо, когда непосредственность — не минутное проявление твоего я, а твоя сущность. Появляется какая-то иная высота, вторая точка обзора, она позволяет тебе стать над чем-то обыденным, повседневным, увидеть, может быть, не столь отчетливо, но зато дальше. Таков он, наш Сашка… Сашку нужно понять…
Сложнее вступать в полемику с самим собой. Отчего ты поступаешь именно так, а не иначе? Я до сих пор затрудняюсь ответить, прав ли был тогда в сквере. И на следующий день и много дней позже.
У Димки не было разговора с деканом… Димка не верил, но сомневался. Димка презирал самокопание. И при всем этом Димка сказал — нет.
— Ты тысячу раз прав, Димка, — говорю я, и ощущение боли растекается по телу.
Были экзамены, был отпуск, и еще десятки таких же «но» были и, наверное, будут. Зачеркнуть никогда не поздно. Я задаю себе один и тот же вопрос. Как бы поступил Николай. В нашем споре у него есть право голоса… Лично для меня — неоспорим вывод. Он неминуемо сказал бы — попробуем еще раз, мальчики. Будет ли это последний раз, я не знаю. Я могу только повторить эти слова: попробуем еще раз. И не потому, что он поймет, станет иным… Я в это не верю. Мне неприятен Сергей, его эгоизм. Не надо таращить на меня глаза, Сашка. Однако мы способны действовать только тогда, когда мы вместе, когда рядом каждый из нас со всеми своими «за» и «против».
— Ладно, может, ты и прав… Кто поедет встречать?
Димка еще глубже засовывает руки в карманы. Я поворачиваюсь к ветру спиной, пытаюсь закурить.
— Давайте жребий.
Сашка не то хмурится, не то улыбается.
— Можно и жребий.
Перед самой работой, уже на ходу спросил Димку, как было дело.
— Обычно, — сказал Димка. — Сначала сидел ждал. Потом ждать надоело. Говорят, опаздывает на три часа. Пошел ругаться с начальником станции. Не заметил, как и поезд пришел. Уже ночь, а людей полный вокзал. Снуют туда-сюда. До сих пор в глазах рябит.
— А Сережка, он ничего не сказал?
Димка зло усмехнулся…
— Почему же, сказал. Я позади чемодан волоку. Тяжеленный, черт. А он этаким пижоном по перрону выхлестывает: в техасах, при шляпе и с гитарой. Идет и улыбается.
— Ты чего, — спрашиваю.
— Ничего, — говорит. — Думал, не встретите. Ошибся. Лешкина затея? Узнаю, — говорит, — его почерк.
Хотел смолчать. А потом думаю зачем.
— Чей почерк, — говорю, — неважно. Только мы лежачего не бьем.
Смотрю, Сережка аж посинел.
— Это в каком смысле — лежачего?
— Тут подошла машина и дальше разговора не получилось. Ну, а как приехали, он сразу в душ побежал. Я не дождался и уснул. Интересно, чего он завелся. Убей меня бог, но здесь что-то не так, Леша.
Прихватываю нужные бумаги со стола, замечаю, что у меня дрожат руки. Экая ерунда. Раньше за мной этого не водилось. Надо бы рассказать ребятам все. Один черт, из заплат кафтана не сошьешь.
— Опешил, говоришь?
— Не то слово — остолбенел.
— Значит, и в самом деле битый.
Сергей приехал. Димка встретил его поздно ночью. Ничто не мешает нам объясниться. Подспудно я избегаю этого разговора. Результат очевиден заранее — разрыв. Цель не столь заманчива, чтобы к ней стремиться неудержимо.
Сейчас трудно восстановить детали, но, видимо, это случилось так.
На производственном совещании Сергея за что-то критиковали. Я уж не помню, за что. Приближались Октябрьские праздники. Гидролизный цех считался пусковым. Руководство рвет и мечет. Зрелище, прямо скажем, малоприятное. С другой стороны, дело есть дело. Все бы обошлось. Но в заключение совещания начальник неожиданно сказал:
— Руководству шестого участка следует помнить: Климов умел и ладить с людьми, и не срывать графика строительства. Желательно, чтобы участок не утратил этих традиций.
— Можете меня уволить, — запальчиво крикнул Сергей с места.
Кругом загалдели. Николая хорошо знали на стройке. Выходка Сергея показалась мальчишеством. Разговор решили отложить до вечера. Сегодня — приемный день. И без того хлопот достаточно.