И пусть она про наместного присочинила - с изнанем справился совсем другой человек, зато хоть ненадолго с Лизоньки слетел надменный вид.
Заметив мольберт, расположенный у дальней светлой стены гостиной, напротив выхода на балкон, Тиса сменила тему:
- Я слышала, вы сами рисуете. Должно быть, вас вдохновил вид из окна?
- Да, - протянула Лизонька, кидая на мольберт рассеянный взгляд.
- Позволите взглянуть?
- Нет, - резче, чем полагалось в таких случаях, ответила девушка. И тут же смягчилась. - Я хотела сказать, что картина еще далека от завершения.
***
Когда Тиса вернулась в свою комнату, то заметила следы пребывания горничной - ее кофточка и зеленое шерстяное платье, которую она выложила, чтобы отдать по возвращении в гладильню, были аккуратно сложены и складированы на спинке кровати. Покрывало снова соперничало гладкостью с яичком. А клетка с голубями переставлена с подоконника в темный угол меж шкафом и столиком, на лист местной газеты. Войнова вернула клетку на место - к свету, и покормила птиц.
Какое-то время Тиса посвятила написанию писем: отцу, Агапу Фомичу и Ганне. Трубочку из готовых посланий она спрятала в туесок для голубиной почты и, «снарядив» сизаря, одного из четырех из клетки, Тиса выпустила птицу из окна в небо. Проводила взглядом голубка и пожелала ему счастливо добраться до части.
Вечером Марья Станиславовна в сопровождении компаньонок отбыла на чей-то званый ужин, и вечернее домашнее застолье отменилось. И слава Святой Пятерке. Тиса спокойно поужинала в хлебной. И ближе ко сну, завершив дела насущные, девушка зажгла вэйновскую свечу и улеглась в кровать, листая библиотечные книги.
Уже через полчаса ее настроение несколько испортилось. Слишком много из написанного в книгах оказалось ей непонятным. Сухая формулировка понятий пугала заковыристыми оборотами. Но кое-что все же из прочитанного показалось ей интересным. Например, запомнилось высказывание знаменитого видящего прошлого века Ликардия Фоля: «Настоящий искун обязан видеть еще дальше», - считал мудрец: «Он должен читать лица людей, подобно умелому физиономику, дабы не стать орудием в руках лжеязыкой корысти. Первое правило уважающего себя Intago - используй дар, отпущенный тебе Единым, во благо, и никогда - для наживы собственной, либо чужой».
Как и рассчитывала Тиса, книги отвлекли ее от других мыслей, и заснула в этот вечер она более-менее благополучно. Другое дело, что ночь все равно выдалась беспокойной. И видения на сей раз оказались ни при чем.
Ее разбудили громкие крики за окном. Тиса поплелась к окну. Под тусклым светом уличных фонарей на противоположной стороне Бережковой дюжина человек гналась за тремя беглецами и при этом многоголосо ругалась. Убегающие неслись по мостовой не хуже оленей, придерживая шляпы руками. Последний толстяк в белом кушаке под сюртуком бежал последним. Кто-то в толпе преследователей поднял было стреломет, но не выстрелил.
- Шкуру сдерем! А ну стоять, твари!
- А вы поймайте сначала! Дроты-то у вас закончились! Хе-хе.
Но неожиданно беглецам стало не до смеха. Из переулка им наперерез выбежали двое. И сразу же через мостовую протянулась алая светящаяся лента-бич. Один из них оказался вэйном. Проявив чудеса изворотливости, беглецы отпрыгнули от бича и резко сменили направление. Они бросились к каналу и ловко запрыгнули на его ограждение. В последний момент вэйн вскинул скип и послал вслед еще один алый хлыст. Светящаяся в темноте лента не задела ног первых двух беглецов, но сбила третьего - толстяка в кушаке. Более удачливые приятели оглянулись на невезучего товарища, но мешкать не стали - нырнули в реку с головой. Темнота, сгустившаяся над каналом, не позволила Тисе разглядеть их. Похоже, не только ей. Ловцы тщетно перевешивались через перила баллюстрады, пытаясь высмотреть ныряльщиков.
Толстяка подняли на ноги и с размаху влепили ему кулаком в скулу. Дюжина на одного! На этом Тиса не смогла дольше наблюдать. Натянув спешно на себя платье, девушка вышла в коридор. Сбежав вниз по лестнице на второй этаж, она остановилась у окна. Отдернула шторы, оголяя окно.
- Что вы здесь делаете, барышня? - услышала она за спиной строгий мужской голос.
От неожиданности Тиса отступила, а Лев Леонидыч с невозмутимым видом снова зашторил окна.
- Там человека бьют, - пролепетала она.
- Это никак не мое дело и, тем паче, не ваше, - он поправил сбившийся на лицо ночной колпак. - Прошу вас воротиться в комнаты, барышня. Ступайте же.
Коридор озарился дрожащим тусклым светом, кто-то необъятный в исподнем нес свечу. И Отрубин простонал «Ну, Мари, ну вы-то зачем поднялись?» поспешил туда. Послышались голоса, это стали собираться разбуженные уличными разборками домочадцы.