Но сейчас у нас есть работа, которую мы должны сделать.
Когда мы подъезжаем к ранчо Скарлетт, мои губы слегка приоткрываются.
Черт.
Она не шутила, что это было впечатляюще.
Холмистая местность, большие зелёные пастбища, деревянные заборы и красивый, чертовски большой фермерский дом. Белый, с окружающей его верандой. Ландшафтные сады вокруг него, с грёбаным массивным сараем, в котором сейчас припаркован её автобус. Слева от главного дома есть маленький коттедж, где она и живёт. Он выглядит красиво, все ещё больше, чем дома большинства людей. В загонах пасутся лошади, и повсюду бродят животные с фермы.
В этом вся она, если в двух словах.
Несомненно.
От этого ещё больнее.
Мы паркуем мотоциклы и слезаем с них, направляясь к коттеджу, откуда она только что появилась. Скарлетт одета в белое платье с коротким вырезом, которое облегает каждый её изгиб. Эти светлые волосы распущены свободными локонами, струящимися по её спине. На ней ковбойские сапоги, и, чёрт возьми, она выглядит так чертовски хорошо, что мой член дёргается.
И плевать, что мы её сейчас ненавидим.
Я бы всё равно наклонил её и заставил кричать моё имя.
Только на этот раз мне будет больно.
– Привет, – тихо говорит она, подходя к нам, её карие глаза изучают всех байкеров, большинство из которых всё ещё сидят на своих байках.
– У меня сейчас нет времени знакомить тебя со всеми, – говорю я ей, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, когда всё, что я хочу сделать, это сорваться на неё. – Просто хочу всё проверить, убедиться, что ты в безопасности. Мы можем пойти в твой коттедж и поболтать?
Она смотрит на всех байкеров.
– Все они?
Голос у неё мягкий, очень обиженный и очень виноватый. Я вижу это по её лицу. Она не может хорошо скрывать свои грехи. Она знает, что сделала, но не знает, что я знаю. Однако она знает, что со мной что-то не так. Её карие глаза всё время пытаются поймать мой взгляд, но я не позволяю этому случиться.
Нет.
У неё был шанс, и она нанесла мне удар в сердце.
– Нет, они подождут здесь, осмотрят местность, убедятся, что ничего не подложили и никого поблизости нет, – говорит ей за меня Мал. – Это нормально?
Она кивает.
– Конечно.
Она ещё раз пристально смотрит на них, потом поворачивается и идёт к своему коттеджу. Мы с Малом следуем за ней.
Это должно быть чертовски интересно.
– Прошу прощения? – шепчу я, уставившись на Мала, который пристально смотрит на меня.
Мы сидели и разговаривали о безопасности, а потом Мала вызвал на улицу другой байкер. Как будто всё было недостаточно ужасно, когда Маверик смотрел на меня так, словно хотел свернуть мне шею, теперь происходит что-то ещё. Я чувствую, что они знают, что что-то не так, но я не уверена, что они знают в чем именно дело. Голос Маверика звучит напряжённо, и я подумала, что, может быть, это потому, что я отвергла их, что имело бы смысл, потому что они так помогли мне, но теперь я начинаю думать, что это намного больше, чем это.
Особенно сейчас, когда Мал стоит передо мной, его лицо напряжено, руки скрещены, он спрашивает меня: «Где они?»
Где кто?
– Я не заикаюсь, Скарлетт. У тебя есть максимум четыре секунды, чтобы сказать мне, куда, блять, делись эти наркотики из твоего автобуса, прежде чем я потеряю своё дерьмо.
Мал страшен в гневе.
Стыд переполняет меня.
Они знают.
Откуда, черт возьми, они знают?
– К-К-Как ты узнал об этом? – заикаюсь я.
– Мы не такие уж тупые, – рявкает Маверик. – Мы знаем о твоих лживых, долбаных, обманных действиях. А теперь отвечай на чёртов вопрос.
О. Боже.
Он злится на меня.
Он думает, что я предала его.
Лгала ему.
Наверное, так и было... разве не так?
– Ты ничего не понимаешь...
– У меня нет времени на твою грёбаную ложь, – ревёт Маверик так громко, что я вздрагиваю и отшатываюсь назад, – прибереги это для кого-нибудь другого. Сейчас. Скажи нам, куда делись эти долбаные наркотики?
– Я...Я...Я не знаю.
– Что значит – не знаешь? – требует Мал, руки всё ещё скрещены, глаза по-прежнему страшные.
– Если вы позволите мне рассказать свою часть истории, я смогу…
– Отвечай, Скарлетт! – рявкает Маверик, и слезы жгут мне веки.
Он не хочет слышать то, что я хочу сказать.
Весь клуб, наверное, думает, что я использую их и помогаю Трейтону всё это время.
Они не позволят мне говорить.
Чтобы рассказать мою версию.
Нахер их.
Пошли они все к черту.
– Он подложил их в автобус, – говорю я холодным голосом. – Он собирался забрать их, когда я приеду сюда, в Денвер. Прошлой ночью кто-то украл их. И я не знаю кто.
– Ты что-нибудь слышала о нём? – спрашивает Мал грубым и скрипучим голосом. Ушёл тот дружелюбный человек, который мне нравится.
– Нет, – шепчу я. – Я испугалась. Я собирался дождаться возвращения домой, и прийти к тебе, рассказать обо всём этом. Теперь я понимаю, почему это было бы плохой идеей.
– Прибереги свою вечеринку жалости для того, кому не всё равно, – огрызается Маверик.
Он в ярости.
Его глаза холодны, но в основном они разбиты. Я причинила ему боль. После всего, через что ему пришлось пройти, после всего, что он пережил. Я сделала ему больно.
Он думает, что всё, что мы делили, было ложью.
Он ошибается.
Проклятье.
Так неправильно.
Мал поворачивается к Маверику.
– Возьми её, мы отвезём её обратно в клуб. Запри ее, пока мы не найдём Трейтона. Если он не забрал наркотики обратно, значит, они у кого-то другого, и он придёт за ней.
– Мы должны, блять, позволить ему, – говорит Маверик холодным голосом, и моё сердце взрывается. Боль, не похожая ни на что, что я когда-либо чувствовала, проходит через моё тело.
Больно, как в аду.
Жесткое разочарование.
Чистейшее Грубое. Разочарование.
– Эмоции в сторону. Она нам нужна. Единственная связь с этим ублюдком. Давай двигаться. Сейчас.
Маверик, не задавая вопросов, подходит ко мне, хватает за руку и вытаскивает наружу.
– Стой! – плачу я.
Я пытаюсь отпрянуть, но он не останавливается.
У меня нет своей службы безопасности здесь, дома, потому что, как только я не на гастролях, они официально освобождаются от дежурства. Конечно, я могла бы попросить их, но когда Маверик сказал, что байкеры позаботятся об этом, я сказала Сьюзен, чтобы она оставила парней в покое. Я чертовски жалею, что сделала этот выбор сейчас, когда меня тащат по грязи к кучке мужчин, которые думают, что я какая-то лживая сука.
– Маверик, пожалуйста! – плачу я. – Ты делаешь мне больно.
– Закрой свой рот. Не говори больше ни слова. Садись на мотоцикл. Если ты будешь спорить, я заставлю тебя сесть на грёбаный байк.
Моя нижняя губа дрожит, но я сажусь на мотоцикл позади него. Я не прикасаюсь к нему, просто очень легко хватаю его сзади за куртку. Он так напряжён. Так разозлён. Ему нужна моя голова, и я не виню его, но моя собственная ярость борется с чувством вины. Ярость, что он не даёт мне объясниться. Ярость, что после всего, что мы с ним пережили, он даже не подумал о том, что, возможно, у меня не было выбора, и я должна была сделать то, что сделала.
Он не даёт мне шанса.
Совсем никакого.
Обратная дорога в клуб не занимает много времени. Как только мы оказываемся на месте, Маверик стаскивает меня с мотоцикла и тащит в огромный дом, который видел лучшие дни. Снаружи все обветшало, старое выцветшее дерево и облупившаяся белая краска. Но внутри – совсем другая история. На самом деле он довольно симпатичный, с тёмными кафельными полами и серыми стенами. Здесь есть бар, гостиная, несколько спален, кухня и огромная открытая зона, полная стульев и диванов.