"В истории часто случается, что события всемирного значения зависят от отдельных лиц, без которых они могли бы принять совершенно другой оборот. Однако мало найдется кризисов, имеющих для истории большее значение, чем тот, в котором выступает Илия. Поэтому в рассказе о Преображении он по праву выступает наравне с Моисеем. Без Моисея религия Господа в том виде, в котором она представлена в Ветхом Завете никогда бы не родилась. Без Илии она бы умерла."[525]
Слов одобрения заслуживает та искусная простота, с которой ведется повествование. В нем нет лишних деталей, ненужных комментариев или мелодраматического сентиментализирования. Повествователь использует иронию и юмор, за которым скрывается чувство драматичности, отдавая вполне заслуженные лавры Илии, но в то же время помня, что не Илия, а Бог Илии одержал победу в тот день.[526]
В начале 4 Книги Царств Ахав уже мертв, однако Илия жив и его противодействие хананейской религии сильно как никогда. Когда раненый сын и приемник Ахава Охозия искал совета у священников и пророков Аккаронского бога Вельзевула в земле филистимской, Илия прибег к решительным мерам, чтобы остановить его (1.2-16). Многие древние народы верили, что предсказать будущее значило управлять им; когда такой могущественный человек как пророк произносил волю бога, он определял ее. Посылая к Вельзевулу, Охозия подразумевал, что Ваал, а не Яхве, был Господом Израиля и определял его будущее.
По-видимому, память о событиях на горе Кармил поблекла. Иезавель была еще жива, так что не могло быть какого-либо ослабления решительного пророческого противодействия языческим посягательствам. В выполнение пророчества Илии, Охозия не оправился от ранения. За его коротким царствованием (ок.853–852 гг.) последовало длительное правление его брата Иорама, которое продлилось до 841 года.
Илия и Елисей. Елисей был для Иорама тем, кем Илия был для Ахава. Елисей, очевидно, сопровождал Илию как один из его «сынов» (последователей или учеников). Когда Илия был так драматично и таинственно взят от него, Елисей закричал: "Отец мой, отец мой, колесница Израиля и конница его!" (2.12). Много лет спустя, последняя болезнь Елисея вызвала то же драматичное восклицание у израильского царя Иоаса (13.14). Сила Израиля заключалась в его благочестивых вождях, а не в мощных армиях; его пророки были его истинной защитой.
Понимая, что он является наследником служения Илии, Елисей просил также быть наследником его силы (2.9). Просьба двойной доли духа Илии не следует понимать как желание быть в два раза сильнее его — это было бы слишком самонадеянно — но как желание иметь двойную долю наследства Илии, т. е. долю первородного сына, который получал в два раза больше имущества по сравнению с остальными наследниками (ср. Втор.21.17).[527]
Елисей и Иорам (ок.851–841 гг.). Чтобы иметь дело с Иорамом, Елисей нуждался в как можно большей силе. Несмотря на символические реформы, такие как снос столпов, поставленных Ахавом Ваалу, Иорам мало что сделал для восстановления ущерба, причиненного его родителями (3.1–4). С религиозной и этической точки зрения его правление было отмечено тем же бесцеремонным отношением к вере Завета. Рассказ о вдове пророка, которая умоляла Елисея спасти ее от заимодавца, угрожавшего продать в рабство ее сыновей, отражает то же пренебрежение социальной справедливостью, если не нарушение ее, что и рассказ о винограднике Навуфея (4.1–7). Однако рассказы о Елисее содержат больше свидетельств о тех семи тысячах, которые не поклонились Ваалу, чем 3 Книга Царств. Наряду с молодыми хулиганами, которые насмехались над лысым пророком (2.23–24),[528] была и преданная и щедрая Сонамитянка (4.8-37). Несмотря на искушение искать совета у языческих оракулов (1.2,6,16), были и активные сонмы пророков, верных Господу, которые признали руководящую роль Елисея (2.15–18; 3.4–8; 6.1–7).[529] Проникновение иностранных религий было бедой для веры Израиля, однако сами Израильтяне также не были чужды миссионерской деятельности. Это видно из рассказа о сирийском полководце Неемане, которому его израильская прислужница указала на пророка Истинного и Живого Бога (5.1-27).
В политическом отношении, царствование Иорама было отмечено двумя событиями. Во-первых, Меса, царь Моавитянский, чьи земли находились под властью Амврия и Ахава и который был вынужден платить тяжелую дань овцами и шерстью, отложился от Израиля (3.4–8). Вслед за первоначальными столкновениями с Иорамом и его союзником Иосафатом Иудейским,[530] Месса прибег к крайним мерам. Он принес своего старшего сына, который должен был наследовать ему, во всесожжение Хамосу на крепостной стене города. Это ужасающее зрелище, очевидно, вызвало панику среди израильских войск. Точное значение слов: "Это произвело большое негодование в Израильтянах" (ст.27) определить сложно. Возможно, Бог использовал их смятение при виде этого странного зрелища, чтобы обратить их в бегство, чтобы Моавитяне могли победить их. Могло, также, случиться, что суеверные израильские воины (не все разделяли взгляды Илии и Елисея) испугались гнев Хамоса в земле, где они думали, что он, а не Господь являлся повелителем.[531]
526
Честность, с которой описывается Илия видна в картине его отчаяния на горе Хорив. Возможно Иаков имел в виду этот мрачный эпизод, когда он писал: "Илия был человек, подобный нам…" (5.17).
527
C.H.Gordon считает, что эта еврейская идиома означает дробь; " The World of the Old Testament", p. 200. Таким образом, просьба подразумевала две трети духа Илии.
528
Gordon, там же, указывает, что даже в современной арабской Палестине встречаются деревни, имеющие репутацию щедрого гостеприимства, в то время как другие известны своим неуважительным, или даже враждебным отношением к чужим. Возможно, насмешки над Елисеем были последними в целом ряде случаев, в которых вефильские дети проявили себя беззаконными хулиганами. Такое пренебрежение к древним идеалам гостеприимства и уважения к возрасту не удивительны в обществе, где сами старейшины достаточно свободно относились в обычаям прошлого.
529
Возможно Елисей был более экстатичен в своей пророческой деятельности чем Илия, и следовательно, более схож с пророческими гильдиями чем Илия (см.3.15; см. также 1 Цар.10.5-12).
530
Крепкие связи между Израилем и Иудеей, установленные при Амврии, просуществовали несколько поколений. Браки между царствующими домами вносили свой вклад в поддержание этих связей (напр., сын Иосафата, Иорам Иудейский, был женат на дочери Ахава; 8.1).
531
Меса хвастает этой и последующими победами в надписи на моавитском камне. Он датирует свое восстание против Израиля серединой царствования сына Амврия. Хотя не сохранилось указаний на восстание моавитян против Ахава, ослабление власти над Моавом могло произойти уже в его царствование, а полная ее потеря при правлении Иорама. Другим возможным способом соотнесения этой надписи с библейским повествованием является толкование слова «сын» как «внук», т. е. Иорам.