Однако Галлахер придерживался на этот счет иного мнения.
– Ну и пусть они тебя арестуют и даже велят подать в отставку.Черт с ними! Наплевать тебе на все это!Не обращай никакого внимания.Будь я в твоей шкуре и владей я такой великолепной плантацией и целым полком негров, я плюнул бы на эту военную службу и стал бы разводить сахар да табак. Клянусь святым Патриком, я так бы и поступил!
Однако утешительные речи друга не совсем успокоили меня, и я не в слишком веселом настроении отправился разыскивать пленника.
Я нашел молодого вождя в камере.Как только что пойманный орел, как пантера в ловушке, Оцеола в бешенстве метался по камере и время от времени выкрикивал дикие угрозы.
В помещении без окон было совсем темно.Сопровождавший меня капрал не взял ни свечи, ни факела; он пошел за ними и оставил меня одного в темноте.
Я услышал шаги, легкие, как поступь тигра– наверно, шаги человека, обутого в мокасины,– и резкий звон цепей. Затем слух мой уловил бурное дыхание и гневные возгласы. В полумраке я различил фигуру пленника, ходившего взад и вперед большими шагами. Значит, ноги у него не были скованы.
Убедившись,что пленник один,я тихо вошел к нему и встал у двери. Мне казалось, что, погруженный в свои мысли, он не замечает меня. Но я ошибся. Внезапно Оцеола остановился и, к моему удивлению, назвал меня по имени. Он, должно быть, прекрасно видел во мраке.
– И вы, Рэндольф,оказались среди моих врагов!– произнес он тоном упрека. – Вы вооружены, в военной форме, при полном снаряжении – и готовы помочь им выгнать нас из наших домов!
– Пауэлл!
– Не Пауэлл,сэр. Мое имя Оцеола!
– Для меня вы всегда останетесь Эдвардом Пауэллом,другом детства, человеком, который спас мне жизнь. Я помню вас только под этим именем…
Наступила короткая пауза. Мои слова, по-видимому, как-то примирили его со мной. Может быть, они вызвали в нем воспоминания о давно ушедших временах. Оцеола сказал:
– Зачем вы здесь? Вы пришли сюда как друг или, подобно всем остальным, для того,чтобы терзать меня пустыми разговорами? Здесь перебывало много народу – лицемерных болтунов, которые старались склонить меня к бесчестным поступкам. Неужели и вас прислали с подобным поручением?
Из этих слов я заключил, что Скотт уже побывал у пленника– по-видимому, с каким-то поручением.
– Нет, я пришел по собственной воле, пришел как друг, – сказал я.
– Я верю вам,Джордж Рэндольф! Еще в ранней юности у вас было честное сердце. А прямые побеги редко вырастают в искривленное дерево. Я не думаю, чтобы вы изменились,хотя враги уверяли меня в этом.Нет!Дайте руку,Рэндольф! Простите, что я усомнился в вас.
Впотьмах я схватил пленника за руку и понял, что обе его руки скованы, и все же рукопожатие наше было крепким и искренним.
Я не стал расспрашивать Оцеолу о врагах,очернивших меня. Главное, чтобы пленник поверил в мои дружеские чувства,– это было так важно, чтобы план его освобождения увенчался успехом.Я рассказал ему только часть того, что произошло у озера, остальное я не рискнул бы доверить даже родному брату.
Я ожидал яростного взрыва гнева,но был приятно разочарован: молодой индеец привык к неожиданным ударам судьбы и научился сдерживать свои порывы. Я почувствовал,что мой рассказ произвел на него глубокое впечатление. В темноте я не мог видеть его лица, он только заскрежетал зубами и что-то прошипел, стараясь подавить гнев.
– О глупец!– наконец воскликнул он.– Каким слепым дураком я был!Ведь с самого начала я подозревал этого сладкоречивого мерзавца.Спасибо, благородный Рэндольф!Я в неоплатном долгу перед вами за вашу преданную дружбу. Теперь вы можете требовать от Оцеолы все на свете!
– Ни слова больше, Пауэлл! Вам незачем думать об этом – наоборот, я ваш должник, но сейчас нам нельзя терять ни минуты. Я пришел сюда, чтобы дать вам совет. Это план, с помощью которого вам удастся освободиться. Но нам надо спешить, иначе меня могут застать здесь.
– В чем же заключается ваш план?
– Вы должны подписать Оклавахский договор!
Глава XLVIII
ВОЕННЫЙ КЛИЧ
Однако только восклицание «вуф», в котором звучало удивление и презрение, было ответом на мои слова. Далее наступило глубокое молчание.
Я повторил свое предложение:
– Вы должны подписать этот договор!
– Никогда!– ответил он самым решительным тоном.– Никогда! Пусть лучше я заживо сгнию в этих стенах! Лучше я брошусь грудью на штыки моих тюремщиков и погибну, чем стану изменником своему народу! Никогда!
– Терпение, Пауэлл, терпение!Вы не поняли меня.По-моему,вы,вместе с другими вождями,не уяснили себе точного смысла этого договора.Вспомните, что он связывает вас только условным обещанием: уступить ваши земли белым и переселиться на Запад лишь в том случае,если большинство народасогласится на это.Сегодня стало известно, что большинство народа не согласно. Ваше согласие не изменит этого решения большинства!
– Это верно,– согласился пленник, начиная улавливать мою мысль.
– В таком случае,вы можете подписаться и не считать себя связанным этим, раз главные условия не выполнены.Почему бы вам не пойти на эту хитрость? Никто не назовет ваших действий бесчестными. Мне думается, что любой человек оправдает ваш поступок, а вы вернете себе свободу.
Может быть,мои доводы плохо согласовались с правилами поведения честного человека,но в тот момент они были продиктованы искренним волнением, а взоры дружбы и любви порой не замечают погрешностей против морали.
Оцеола молчал. Я понял, что он задумался над моими словами.
– Ну,вот что, Рэндольф,– наконец сказал он.– Вы, должно быть, жили в Филадельфии,знаменитом городе юристов.Ничего подобного никогда не приходило мне в голову. Вы правы– эта подпись,конечно, не свяжет меня. Но не думаю, чтобы агент остался доволен, если я подпишу договор.Он ненавидит меня – я знаю это и знаю причины его ненависти.Я тоже ненавижу его и тоже по многим причинам. Уже не в первый раз он оскорбляет меня! Удовлетворится ли он моей подписью?
– Полагаю, то да.Если можете, сделайте вид,что вы смирились. Подпишите, и вас немедленно освободят.
Я не сомневался в этом. Из всего того, что я слышал после ареста Оцеолы,я пришел к заключению,что Томпсон уже раскаивался в своем поступке. Все считали,что он действовал слишком опрометчиво и что эта опрометчивость могла привести к пагубным последствиям.Эти толки дошли до агента, и, услышав от узника о посещении адъютанта,я решил, что Скотт приходил по его поручению. Было ясно,что агенту самому хотелось как можно скорее развязаться со своим пленником и он был бы рад освободить его даже на самых приемлемых для Оцеолы условиях.
– Мой друг! Я последую вашему совету и подпишу договор. Можете сообщить агенту о моем намерении.
– Я скажу ему об этом, как только увижу его.А теперь уже поздно,прощайте!
– Ах,Рэндольф! Как тяжело расставаться с другом, единственным другом, оставшимся у меня среди белых! Как мне хотелось бы поговорить с вами о давно минувших днях! Но здесь не место и не время для этого.
Молодой вождь оставил свой сдержанный тон, и его голос зазвучал мягко, как в былые времена.
– Да, единственный друг среди белых, которого я ценю и уважаю, – задумчиво повторил он,– единственный, кроме…
Он вдруг замолк, словно опомнившись, что чуть не выдал тайны, которую не считал благоразумным открывать.С некоторым беспокойством я ожидал признания, но так и не услышал его.Оцеола снова заговорил, но уже совершенно иным тоном.
– Много зла причинили нам белые! – сказал он с гневом.– Столько несправедливостей, что даже трудно их перечислить… но,клянусь Великим Духом, я отомщу! До сих пор я не давал такой клятвы, но события последних дней превратили мою кровь в пламя.Еще до вашего прихода я поклялся убить двух своих злейших врагов.Вы не заставили меня изменить мое намерение – напротив, укрепили меня в нем, и я прибавил к числу моих недругов третьего врага. Теперь я еще раз клянусь Великим Духом,что не буду знать покоя, пока листья в лесу не обагрятся кровью этих трех белых негодяев и одного краснокожего предателя! Недолго тебе торжествовать, изменник Оматла! Скоро тебя настигнет месть патриота, скоро тебя поразит меч Оцеолы!