Кругом звенят птичьи голоса. Слышен переливчатый посвист золотистой иволги, гнездо которой находится в апельсиновой роще, а на веранде в клетке ей вторит пересмешник. Веселым эхом откликается он на песни алых кардиналов и голубых соек, порхающих среди магнолий. Он передразнивает болтовню зеленых попугаев, клюющих семена на высоких кипарисах, растущих на берегу реки. Время от времени он повторяет резкие крики испанских кроншнепов, сверкающих серебряными крыльями высоко в небе, или свист ибисов, доносящийся с далеких островков на озере. Лай собак, мяуканье кошек, крик мулов, ржанье лошадей, даже человеческие голоса — самые разнообразные звуки воспроизводит этот несравненный певец.
Позади дома открывается совершенно иное зрелище — может быть, не столь привлекательное, но не менее оживленное. Здесь кипит работа. К дому примыкает обширное пространство, огороженное решеткой. В центре его возвышается огромный навес, занимающий пол-акра земли. Его поддерживают крепкие деревянные столбы. Под навесом виднеются громадные продолговатые чаны, выдолбленные из кипарисовых стволов. Три чана, установленные один над другим, сообщаются между собой посредством кранов. В этих чанах размачивается драгоценное растение — индиго, и из него извлекается краска синего цвета.
Поодаль рядами стоят одинаковые маленькие домики. Это хижины негров. Каждая из них как бы спрятана в роще из апельсиновых деревьев. Спелые плоды и белые восковые цветы наполняют воздух своим ароматом. Здесь, то возвышаясь над крышами домиков, то склоняясь над ними, растут те же самые величественные пальмы, которые украшают лужайку перед домом.
Внутри ограды находятся другие здания. Это постройки, грубо сколоченные из неотесанных бревен, с дощатыми крышами. В них находятся конюшни, зернохранилище и кухня. Последняя сообщается с главным зданием открытой галереей, крыша которой покрыта дранкой и опирается на столбы из ароматного кедра.
За оградой простираются широкие поля, окаймленные темным поясом кипарисовых лесов, скрывающих горизонт. На этих полях и растет индиго. Впрочем, здесь есть и другие культуры: маис, сладкий картофель, рис и сахарный тростник. Но они предназначены не для продажи, а для собственного употребления.
Индиго сеют прямыми рядами с промежутками. Растения развиваются не одновременно: некоторые только что распустились, и их листочки похожи на молодые трилистники; другие уже в полном цвету, более двух футов высотой, и напоминают папоротники. Они отличаются светло-зелеными перистыми листьями, характерными для всех стручковых, — индиго принадлежит к этому семейству. Иногда распускаются цветы, похожие на бабочку, но им редко дают достигнуть полного расцвета. Их ожидает иная судьба: пурпурные цветы безжалостно срезают.
Внутри ограды и на полях индиго движутся сотни людей. Кроме одного-двух, все они африканцы, все рабы. Большая часть их — негры, хотя они и не все чернокожие. Здесь есть и мулаты,[5] и самбо,[6] и квартероны.[7] Даже у тех, в ком течет чистая африканская кровь, кожа не черного, а бронзового цвета. Некоторые из них довольно уродливы — у них толстые губы, низкие лбы, плоские носы, и они отнюдь не отличаются стройностью. Другие сложены хорошо, иные даже привлекательны. Есть там и почти белые женщины — квартеронки. Многие из них миловидны, а некоторые просто красивы.
Все одеты в рабочее платье. На мужчинах легкие полотняные штаны, ярко окрашенные рубашки и шляпы из пальмовых листьев. Немногие могут похвастаться своим нарядом. Некоторые обнажены до пояса, и их черная кожа сверкает под солнцем, как эбеновое дерево. Женщины одеты более пестро — в полосатые ситцевые платья, на головах у них мадрасские платки из яркой клетчатой ткани. У некоторых платья сшиты со вкусом и очень красивы. Прическа, похожая на тюрбан, придает женщинам особую живописность.
И мужчины и женщины работают на плантации индиго. Некоторые срезают растения и связывают их в снопы; другие тащат эти снопы с полей под навес; там их бросают в верхнее корыто — «бучильный чан», третьи отводят воду и «выжимают». Остальные работники лопатами сгребают осадок в спускные каналы, а несколько человек занято просушкой и формовкой краски. Все выполняют определенную работу и, надо сказать, довольно весело. Люди смеются, болтают, поют, перекидываются шутками, и веселые голоса все время звенят у вас в ушах. Однако все они рабы — рабы моего отца. Он обращается с ними хорошо, здесь редко взвивается плеть, и, может быть, поэтому у рабочих веселое настроение и бодрый вид.
Вот какие приятные картины запечатлелись в моей памяти.
Здесь прошло мое детство, здесь началась моя сознательная жизнь.
Глава III. Два Джека
На каждой плантации есть свой «злой демон», иногда их даже несколько, но один из них всегда самый страшный злодей. Таким демоном у нас был Желтый Джек.
Это был молодой мулат, не очень уродливый, но отличавшийся мрачным и сварливым нравом. Иногда он проявлял самую свирепую злобу и жестокость.
Люди с таким характером чаще встречаются среди мулатов, чем среди негров. Эта психологическая особенность объясняется тем, что мулаты гордятся своей желтой кожей и ставят себя «выше» негров как в умственном, так и в физическом отношении, а потому более остро ощущают несправедливость своего униженного положения.
Что касается чистокровных негров, то они редко бывают бесчувственными дикарями. В трагедии человеческой жизни они жертвы, а не злодеи. Где бы то ни было — в своей родной стране или в чужой, — везде им приходится страдать, но в их душах нет мстительности и жестокости. Во всем мире не найти сердца добрее, чем то, которое бьется в груди у африканского негра.
Желтый Джек всегда отличался жестокостью. Она была врожденной чертой его характера — без сомнения, наследственной. Он был испанским мулатом, то есть испанцем по отцу и негром по матери. Его собственный отец продал его моему отцу!
Если мать рабыня, сын ее тоже раб. Если отец свободный человек, это не имеет никакого значения для его потомства. В Америке, среди краснокожих и черных, ребенок разделяет судьбу матери. Только белая женщина может быть матерью белых детей!
На плантации жил и другой Джек, которого, в отличие от первого, звали Черным Джеком. Между ними не было ни малейшего сходства, кроме того, что они были одних лет и одинакового роста. Характером они отличались друг от друга еще больше, чем наружностью и цветом лица. У Желтого Джека кожа была светлее, но зато Черный Джек обладал добрым сердцем. Даже в выражении их лиц бросалась в глаза существенная разница: у одного был веселый, довольный вид, а другой смотрел исподлобья. Белые зубы негра всегда сверкали в улыбке, а Желтый Джек улыбался только тогда, когда замышлял какую-нибудь злую проделку.
Черный Джек был уроженцем Виргинии. Он жил у нас еще на старой плантации и приехал оттуда вместе с нами. Он был очень привязан к моему отцу; так нередко складываются отношения между господином и рабом. Он считал себя членом нашей семьи и гордился тем, что носит наше имя. Подобно всем неграм, родившимся в «старой колонии», он гордился и своим местом рождения. Среди наших негров «виргинские» пользовались уважением.
Черный Джек был недурен собой, чертами лица он скорее походил на мулата, чем на негра. Для негров характерны толстые губы, плоский нос, покатый лоб. Никаких этих признаков у Джека не было. Я встречал чистокровных негров с правильными чертами лица. Таков был и Черный Джек. По телосложению он мог вполне сойти за эфиопского Аполлона.
7