Да, но каково здесь жить одной, подумала Фиб, и вновь вернулась тревога, улегшаяся было при встрече с леди Арбеллой, Ведь Марк оставлял ее, уплывая на юг с губернатором Уинтропом и всей этой компанией искать лучшие земли.
Для постоянного проживания в Салеме, к чему он и раньше не был склонен, Уинтроп нашел здесь слишком плохими жизненные условия, да и дела духовные, с его точки зрения, оставляли желать лучшего. Хиггинсон и Скелтон очень изменились за год проведенный здесь. Они прибыли сюда как пуритане, лояльные к Англиканской церкви, а здесь, в Салеме, новый губернатор увидел, что оба служителя обратились в крайних протестантов, связанных с сектантской плимутской церковью. И они стали столь нетерпимыми в вопросах веры, что Уинтропа и его компанию, не являющихся членами общины Салема, даже не пригласили на общую молитву по случаю Духова дня. Кроме того, было много ревнивой вражды, связанной с тем, что Эндикотт и многие из ранних поселенцев чувствовали себя ущемленными новой властью.
Поэтому Уинтроп хотел выйти в море на «Арбелле», осмотреть район Массачусетского залива в поисках лучших мест для новых поселений. Большинство вновь прибывших мужчин отправлялись с ними, и, конечно, Марк, уже возненавидевший Салем и искавший новых приключений.
Наверное, это правильно, со вздохом подумала Фиб, пока и одна справлюсь. Она передвигалась по вигваму, пытаясь сделать его более уютным. Хотя «Алмаз» не был еще разгружен полностью, но Ханивуды нашли кое-что из своей утвари и перенесли в вигвам, в том числе одеяла, два сундучка с одеждой, кастрюлю, ложки, железный котелок, который Фиб по-хозяйски подвесила на шесте, оставленном прежним Хозяином. Были здесь и каминные подставки, очень украсившие грубый индейский очаг, хотя Марка раздражало настойчивое желание жены пустить их в дело. Но когда запылал первый огонь в их очаге и Фиб с Марком уселись на одеяла, чтобы поужинать, Марк признал, что эти штуки крепкие, хорошо сделаны и гораздо удобнее, чем камни, используемые другими жителями. Они ели на ужин кашу и большую зубатку, которую Марк поймал в реке. Они пили пиво, купленное на драгоценные шиллинги у моряка с «Арбеллы». Но здесь, как поняла Фиб, шиллинги были дороги только тем, кто собирался в Англию. Здесь драгоценной была лишь еда.
Марк не думал, что в его отсутствие жена будет голодать, ведь они привезли несколько бочонков солонины, муки, гороха, но Фиб уже поняла, насколько благоразумно здесь консервировать продукты и делать запасы. Правда, в лесах была еще земляника, а на берегу можно было собирать съедобных моллюсков и мидии.
— Не боишься оставаться одна, Фиб? — вдруг спросил Марк, поглядев на жену. — Я скоро вернусь. Я не хочу, очень не хочу оставлять тебя, но должен.
— Я знаю, дорогой, — тихо ответила Фиб, понимая, что муж захвачен лихорадочной деятельностью на новом месте, и видя, что при этом он беспокоится о ней. — Я не боюсь. Ведь корабль виден даже из нашей двери, да и другие люди будут рядом.
— Леди Арбелла, — сказал Марк со смешком. — Ты прямо смотришь на нее снизу вверх. Я не помню, чтобы ты так унижалась. Проклятие, Фиб, это из-за таких, как она, я покинул Англию!
Фиб сидела рядом с ним на постели, но при этих словах поднялась и отошла к двери.
— Это не то, что ты думаешь, Марк, — возразила она холодно.
— А что же? — уже спокойнее спросил он, подойдя к жене.
Фиб было трудно ответить. Не так легко было объяснить, что чувствовала она в своем сердце. Леди Арбелла была для нее, как знамя, вселяющее бодрость и ведущее за собой. Она воплощала на этой враждебной земле красоту, мужество, саму Англию. Марк не понимает этого, да и не нужно. Ему ни к чему символы, чтобы быть сильным.
— Я не могу сказать, — покачала она головой.
Но Марк уже забыл о своем вопросе; он смотрел теперь на розовые щеки жены, на ее нежную шею и грудь. Он сел и посадил Фиб к себе на колени, стащил с нее шляпу, бросил в угол и принялся распускать ее каштановые волосы.
— Оставим это, любовь моя, — прошептал он. — Мы должны веселиться в нашем милом новом доме.
Фиб сначала сопротивлялась, все еще переживая, что они такие разные. Но Марк начал ласкать ее, передразнивая ее недовольство, и целовать, пока она сама не стала смеяться и не почувствовала желание, такое же сильное, как его.