Эспер сняла фартук, дергая запутавшиеся завязки, пока не оборвала одну из них. Накинув на плечи маленькую вязаную шаль, она сказала:
— Я выйду, хочу немного погулять.
Ивэн только хмыкнул в ответ. Эспер заметила облегчение, промелькнувшее на его напряженном лице. Она быстро вышла из дома. Улицы были пыльными и шумными. По Бродвею шли модно одетые дамы, явно направляющиеся за покупками к Лорду, Тэйлору или Стюарту, мужчины в сюртуках, спешащие на ленч к Дальмонико, сновали торговцы, клерки и туристы, все поглощенные своими делами. Эспер обнаружила, что всматривается в прохожих, ища знакомых. Но таких не было. Безразличные лица плыли мимо нее неумолимым потоком. Если бы только было с кем поговорить, подумала она. Эспер остановилась и уставилась невидящими глазами в витрину, полную часов и разного рода безделушек. Неожиданно она почувствовала полную опустошенность. Усталость окутала ее густой черной пеленой, колени дрожали. Эспер повернулась и пошла обратно по Бродвею, тяжело переставляя ноги. Ей стоило больших усилий взобраться на их чердак.
В осенние и зимние месяцы Ивэн продавал свои иллюстрации в журналы. Он получал от десяти до сорока пяти долларов за свои рисунки, и на эти доходы Редлейки жили, сохраняя двести пятьдесят долларов в банке на крайний случай.
Чердачное помещение уже не было жарким и душным. Продуваемая сквозняками, комната стала холодной. В ноябре начались снегопады, и снег толстым слоем лежал на стеклянной крыше, погружая все в серый фантастический полумрак, пока Ивэн не вскарабкивался по лестнице на крышу и не скидывал его. Маленькая печка, казавшаяся такой горячей в августе, теперь едва согревала половину комнаты, и по полу гуляли ледяные сквозняки.
Эспер была привычной к холодным зимним комнатам, но дома, в Марблхеде, в них только спали, и бросок из теплой постели к большому горящему очагу в кухне никогда не требовал большого усилия воли.
Шли месяцы, Редлейки носили теплую одежду, шерстяные чулки и толстые башмаки. Ивэн согревал онемевшие пальцы над печкой и упорно рисовал. Он теперь не был ни злым, ни веселым. Он бережно обращался с Эспер, не позволяя ей выполнять тяжелую работу, и все больше и больше избегал смотреть на ее осунувшееся лицо с тусклой белой кожей, потерявшей свою прозрачность, на расплывавшуюся фигуру. Ивэн часто отправлялся в свои походы по редакциям или повидать Джона Лафаржа, Гомера Мартина или мистера Дюрана. Раз или два он предлагал Эспер пойти с ним, но она отказывалась. Недомогания и вялость текущей беременности не позволяли ей делать лишние усилия, к тому же она знала, что ему будет лучше без нее.
Эспер много читала, устроившись у дымящей парафиновой лампы. Это были журналы, в которых публиковались рисунки Ивэна, — поэтому Редлейки обычно получали бесплатные экземпляры. Она читала романы, которые Ивэн приносил ей из маленькой библиотеки в Астор-Плейс. Иногда Эспер попадались рассказы о художниках, и они озадачивали ее.
Однажды декабрьским вечером, когда они с Ивэном сидели за обедом, Эспер упомянула об этом. Она приготовила густую похлебку из рыбы, мидий, свинины и овощей. Ей пришлось тащиться по слякотным улицам на Вашингтонский рынок, чтобы купить пикшу, мидии и соленую свинину. Эспер воспользовалась знаменитым рецептом «Очага и Орла», который включал рыбу, свинину и большое количество картофеля, жареного лука, молока и сметаны. Сьюзэн еще обычно добавляла немного мускатного ореха, но орехи были дороги, к тому же у Эспер не было ступки. Весь день похлебка томилась у горячей печки, и результат доставил Ивэну огромное удовольствие.
Он откинулся на жестком скрипящем стуле и скрестил ноги.
— Ты хороший кулинар, моя дорогая, — сказал он. — Просто удивительно, какие райские блюда ты можешь приготовить на этой жалкой развалине.
Эспер улыбнулась, смакуя разливающееся по телу тепло, ощущение сытости и благодушное настроение мужа. Странно, что двое людей могут жить рядом и не быть по-настоящему близкими, наши жизни бегут по двум параллельным колеям, думала Эспер. Она и Ивэн казались ей двумя крошечными муравьями, попавшими в эти колеи. «Какая странная фантазия, — Эспер смутилась. — У меня никогда не было таких безобразных мыслей, когда я дома писала стихи. Ах, но тогда каких только фантазий у меня не было! Золотые и серебряные замки, принцы и необыкновенные романы».