Марк встал и направился к выходу. Ребенок был обстоятельством, которого он не мог учесть, принимая предложение Алертона. Он до сих пор не думал об опасности положения Фиб, о том, как быть с ней, пока нет постоянного места жительства. В ней было столько нежности и тепла. Она всегда была так мила с ним, но Марк знал, что эти нежные губы способны были и на страстные поцелуи.
— Может быть, — сказал он легко, — Мраморная гавань и вовсе не подойдет мне. Забудем пока об этом.
Утром он отплыл с Алертоном на «Белом Ангеле», и тут произошло событие, решившее их сомнения. В тот же вечер леди Арбелла умерла на руках мужа. В дом Джонсонов набилось много народа, и Фиб оказалась в дальнем углу комнаты. За ней еще раньше послал сам мистер Джонсон. У Арбеллы был страшный приступ, потом боль исчезла. Щеки молодой женщины стали бледно-желтыми, как воск. Доктора Гейджера, который сам хворал, принесли к ее постели и унесли снова. Он узнал симптомы, которых ожидал у себя самого. Надежды на выживание уже не было. Арбелла пришла в сознание и поняла, что ждет ее. Прежде чем у нее началась агония, она по-прежнему приветливо улыбнулась, увидев Фиб.
— Теперь мы не можем вместе думать о будущем наших детей, — прошептала она, — так как Господь по-своему решил судьбу мою и моего ребенка. Нет, не плачь, Фиб. Я подчиняюсь Его воле, это доступный жребий для человека, милая.
Этому Фиб, охваченная ужасом и чувством протеста, не могла поверить. Она пыталась молиться со всеми, с мистером Джонсоном, подавленным горем, который все же молился, с мистером Скелтоном, мистером Эндикоттом, с притихшими соседями, собравшимися в комнате. Фиб завидовала их способности пробиться сквозь железную стену смерти, к горному свету и утешению, но, помогая обряжать тело горячо любимой подруги, она не находила утешения.
Леди Арбеллу похоронили на кургане рядом с мистером Хиггинсоном. На могилу положили большую каменную глыбу, чтобы тело не достали волки. Фиб была среди провожавших, она чувствовала горечь и отвращение к жизни. Везде виднелись свежие могильные холмики, и даже сейчас, во время похорон, двое слуг ждали с лопатами — нужно было вырыть еще не одну могилу. Умерли доктор Гейджер и миссис Филипс, а Молли, горничная Арбеллы, пережила хозяйку всего лишь на час. Дядюшка Бернетт, тетушка Джеймс и тетушка Тернет, мистер Шипли и еще несколько слуг — все они умерли на этой неделе.
И ради чего все это, думала Фиб. Что они нашли здесь? Где теперь отвага и красота Арбеллы и где ее дитя, которое могло провести счастливое детство в замке своих предков? Нужно вернуться домой, думала она. Я должна убедить Марка, а если не удастся — поеду одна. Никто не заставит меня родить несчастного ребенка на этой враждебной земле. Фиб повернулась и пошла по тропинке в поле. Дойдя до какого-то дерева, она остановилась и прислонилась к нему, но перед глазами ее была не пустошь, а прекрасное видение. Она видела отца и мать, с улыбкой протягивавших к ней руки. Видела сзади них большой зал, украшенный зеленью и цветами в честь дня святого Иоанна, слышала пение сестер за прялками. Она как будто ощутила свежесть простыни на резной дубовой кровати, на которой лежит она, Фиб, и рядом с ней ребенок. Они в безопасности, под надежной опекой матери и бабушки, а лучи солнца, не здешнего, палящего, а ласкового, пробиваются сквозь оконные стекла. Фиб вдруг зарыдала и, спотыкаясь, пошла по тропе, пока кто-то не коснулся ее плеча.
Она подняла голову и увидела мистера Джонсона. Щеки его стали впалыми и бледными, волосы были растрепаны. По траурному обычаю, он срезал все пуговицы и шнурки на своей одежде.
— Миссис Ханивуд, — с трудом проговорил он, — не зайдете ли вы ко мне? Я должен кое-что передать вам.
Фиб кивнула, и они молча пошли в дом Джонсонов. Бросив взгляд на постель умершей, Фиб отвернулась.
Исаак Джонсон открыл ящик стола.
— Она очень любила вас, — сказал он севшим голосом так, что Фиб пришлось наклониться, чтобы его расслышать.
— И я ее любила, сэр.
Джонсон порылся в каких-то бумагах.
— Я теперь еду в Бостон. Там много работы, и я сомневаюсь, что у меня будет много времени, прежде чем мы увидимся с Арбеллой снова. Болезнь вцепилась в меня крепко. Это воля Божья. Вот, моя жена оставила несколько писем, одно из них касается вас, и я должен отдать вам его.
Он вручил Фиб письмо, а она, развернув его, молча смотрела на строчки, написанные красивым почерком.
— Я не могу его прочесть, сэр, — чуть слышно сказала Фиб.
— Ах да… конечно… — Джонсон забрал у нее письмо; Фиб видела, что он хочет побыстрее остаться наедине со своим горем.
— Оно предназначалось ее сестре, леди Сьюзэн Хэмфри, но так и не было закончено. — Он начал читать, стараясь, чтобы голос его звучал ровно.
«Не получав ни строки из дома, я решила написать тебе снова, дорогая сестра, пользуясь случаем передать письмо с капитаном «Льва». Я стараюсь не думать о возвращении, но это мне, к моему стыду, не всегда удается. Здесь есть люди мужественнее меня.
Болезнь все наступает, и я тревожусь за ребенка, которого я ношу под сердцем. Я очень одинока и черпаю силы в вере в Бога, чей промысел привел нас сюда. В утешение он послал мне друга. Это женщина, Фиб Ханивуд, жена одного из искателей приключений, дочь простого йомена, но она очень мужественная и очень добрая. Она не так одарена благодатью, как мне бы хотелось… — Исаак умолк на минуту, видимо, он хотел что-то сказать, но вздохнул и продолжил: — Но у нее добрая и любящая душа, и она ближе к Богу, чем ей самой кажется. Она, признаюсь, вдохновляет меня своей силой духа и мужественной решимостью следовать за своим избранником повсюду, чтобы обрести здесь свой дом.
О дорогая сестра! Именно она способна выстоять, чтобы воплотить нашу мечту о новой свободной земле, и ее дети родятся здесь, чтобы дать начало новому народу, тогда как я слишком слабодушная…»
Голос Исаака дрогнул.
— Это все. — Он снова подал письмо Фиб. — Храните на память о ней.
Фиб не могла поднять глаз, вся красная от смущения, по ее щекам текли слезы.
— Ваша дорогая леди ошиблась во мне, — прошептала она, — я не такая мужественная… Она не знала…
При взгляде на ее лицо Исаак Джонсон на минуту забыл о своем горе.
— Бог пошлет вам силы, миссис Ханивуд, — сказал он мягко. — Веруйте в Него.
Он протянул руку, Фиб машинально пожала ее, поклонилась и вышла, оставив его одного. Она пришла в свой вигвам, упала на подстилку и долго лежала, глядя на дырявую кровлю.
На ее груди было спрятано письмо Арбеллы и, казалось, нашептывало Фиб ее слова: «именно она способна выстоять, чтобы воплотить нашу мечту…» Она вспоминала, как Арбелла в первые дни болезни просила ее дать обещание не сдаваться, что бы там ни было, обещание, которого Фиб так и не дала.
«Это невозможно», — хотелось ей крикнуть в ответ на эти увещания; и она придумывала все новые доводы против. Эти поиски новой земли, стремление к чистоте веры не были ее мечтой. Она не чувствовала особого откровения свыше. Что до Марка — разве не лучше будет для него самого освободиться от обременительного присутствия ее и ребенка — пока он или не устанет от своих приключений, или не найдет для них настоящего места? Вернуться — не позорно, все корабли, идущие на родину, полны людьми, осознавшими бессмысленность и глупость этого предприятия. А сама леди Арбелла, слишком слабая, чтобы здесь выжить, не должна была назначать Фиб своей преемницей.
Августовское солнце жгло нещадно, воздух в вигваме был душным и спертым. Еще одна похоронная процессия медленно прошла к кладбищенскому кургану. Фиб услышала чей-то плач, потом кто-то вскрикнул, как от боли, и снова все затихло. Надо, думала Фиб, найти капитана «Льва». Корабль ждет только попутного ветра.
Она умылась и причесалась. Вытащив из-за корсажа письмо, она спрятала его в свой сундук. Отворив дверь, Фиб замерла на пороге.
— Боже! — прошептала она. — Не могу! — и опустилась на колени прямо в дверях, глядя на темнеющий восточный горизонт.