— Съезжу-ка я на пароме в Нек, — сказал Генри. — Там есть ребята, с которыми, вроде, можно иметь дело.
— Дачники? — удивилась Эспер. — Ты уже встречался с ними? Каким образом?
— Когда мне хочется встретиться с человеком, я с ним встречаюсь, — загадочно ответил Генри.
— А у тебя есть деньги на паром?
— Да. Папа дает мне на расходы достаточно.
Эспер улыбнулась и протянула к сыну руки. Генри подошел, позволил себя поцеловать и даже в ответ обнял мать. Потом сразу же ушел.
«Эймос так великодушен и добр с ним», — подумала Эспер, протягивая руки к малышу, который неожиданно проснулся и раздраженным криком потребовал молока.
— Эй, эй, ну подожди же хоть минутку, — проговорила Эспер, смеясь и любуясь маленьким человечком, который отчаянно барахтался у нее на коленях. Ей очень хотелось, чтобы сейчас здесь был Эймос, чтобы они могли порадоваться этому зрелищу вместе, чтобы они вместе почувствовали себя счастливыми родителями, чтобы вместе почувствовали гордость за то, что им удалось произвести на свет такого крепкого и подвижного малыша.
Эймос появился в ее комнате днем, и Эспер, увидев его, поняла, что ему сейчас не до веселья.
— Привет, Хэсси, — каким-то чужим голосом сказал он. — Ну как ты? Все нормально? Как маленький?
Эймос задал этот вопрос автоматически, даже не бросив взгляда на ребенка, которого она держала на руках. Эспер тщательно расчесала ему густые волосики и надела на него самую лучшую, красиво расшитую детскую одежду, которую Сьюзэн принесла с чердака. Но даже в этих ползунках и рубашечке малыш выглядел будущим мужчиной.
Эспер хотела весело поприветствовать мужа, но слова застряли у нее в горле. Она заметила, как похудел Эймос. На лице его появились новые морщины, под глазами обозначились тяжелые мешки. Его широкие плечи поникли, и жемчужно-серый костюм был помят и испачкан. Эспер обратила внимание, что сегодня он был без своей неизменной золотой цепочки от часов.
— Садись, дорогой, и поговори со мной о чем-нибудь, — предложила она и осторожно положила младенца в его колыбельку. — Мы себя чувствуем хорошо, — добавила она, ответив на его вопрос. — А вот ты выглядишь неважно. Ты обеспокоен, да? Расскажи мне, в чем дело.
Эспер увидела, что он не хочет ей ни о чем рассказывать и вообще жалеет о том, что зашел к ней.
— Пожалуйста… — тихо попросила она.
Эймос все еще колебался. Он кинул быстрый взгляд на стул с тростниковым плетеным сиденьем.
Это не самый удобный стул в доме.
— Садись ко мне на Постель, — быстро проговорила Эспер, подвинувшись. — Сюда.
Эймос неохотно повиновался. Он сидел, ссутулившись, и бесцельно смотрел на широкие и тщательно натертые доски пола.
Наступила неловкая пауза. Эспер отчаянно пыталась найти выход из нее. Чувствуя, что скоро уже окончательно смутится, она торопливо начала:
— Потеря фабрики — тяжелый удар, я знаю. То, что случилось, — ужасно. Но теперь все позади. Я уверена Эймос. Теперь нужно только собраться с силами и начать все сначала, не оглядываясь назад.
Он медленно повернул голову, и у Эспер захватило дух. Глаза Эймоса были холодны и далеки, словно зимнее солнце. Он горько хмыкнул:
— Начать все сначала? С чем?
— Ну как же, Эймос?.. — запинаясь, тихо возразила Эспер. — Кроме фабрики, у тебя были другие дела. У тебя есть другая собственность. А наш дом? А страховка за фабрику? Я читала об этом в «Мессенджере». На фабрики всегда есть страховка. Там так написано.
— Моя фабрика не была застрахована.
Эспер, пораженная, посмотрела на него с удивлением.
— Н-не понимаю… Ты никогда особенно не посвящал меня в свои дела, но там написано, что фабрика будет отстроена заново и…
— Что ж, внесем ясность, — прервал ее Эймос холодным и тяжелым тоном — Поскольку ты читаешь эти газеты, я считаю, что больше не могу продолжать держать тебя в неведении относительно нашего положения. Я полный и законченный банкрот. Мой долг исчисляется десятками тысяч долларов. Я не в состоянии уплатить такие деньги. Я не застраховался потому, что не мог себе этого позволить. Я ждал крупного заказа. В понедельник ты узнаешь из газет, что суд отобрал у нас все, что мы имели.
Он отвернулся от нее и снова уставился в пол. Эспер судорожно сглотнула комок в горле. Комната закрутилась перед ее глазами. Она невидяще смотрела на затылок мужа.
— О, дорогой… — только и смогла прошептать она.
«Нет, это еще не конец. В это невозможно поверить», — подумала Эспер.
— Что ж, — как можно спокойнее и небрежнее заговорила она. — Это, конечно, большое потрясение. Но мы еще молоды. Ты способен начать все сначала. После того как будут закончены все процедуры, связанные… с банкротством. Ты раньше зарабатывал деньги, сможешь заработать их и сейчас.
«Я никогда не начинал с нуля, — подумал Эймос. — Я никогда не начинал с руин. А мне уже сорок пять лет».
Но все равно он был признателен жене, и горечь понемногу начала таять.
— Дело не во мне, а в тебе и детях, — смягчившись, проговорил он. — Так тебя подвести!.. Теперь надо обеспечить вас. Я… думаю, как это сделать, и едва с ума не схожу.
— Все очень просто, — немного подумав, проговорила Эспер.
— Просто?! — переспросил Эймос, резко обернувшись к ней.
— Мы останемся здесь. На время. Пока ты не устроишь свои дела. Этот дом принадлежит мне и матери. Они ведь не могут отобрать его, правда?
— Не могут, — медленно проговорил Эймос. — Не могут. Мистер Ханивуд завещал его твоей матери с тем условием, что после ее смерти дом перейдет к тебе. Но, Хэсси, тебе же здесь никогда не нравилось! Дом обветшал. Он неудобен для проживания. Я был так счастлив, когда мне удалось увезти тебя отсюда!
— Теперь мне здесь нравится, — прервала его Эспер.
Она посмотрела на малыша, спавшего в старой люльке, перевела взгляд на стул с тростниковым сиденьем, где недавно сидел ее отец. Здесь она больше чувствовала себя дома, чем в том огромном и великолепном особняке на Плезент-стрит. Там она всегда ощущала давящее и гнетущее воздействие больших объемов, заполненных пустотой. Просто она никогда не находила в себе мужества сказать об этом Эймосу.
Посмотрев на мужа, она заметила, что убитое выражение его лица сменилось выражением мрачной покорности. Она поняла, что для Эймоса этот дом с вкрапленным в него богатством многих поколений рода Ханивудов никогда не станет настоящим домом. Следующие слова ее мужа доказали это:
— Ты можешь продать его, — вздохнув, сказал Эймос. — Если, конечно, уговоришь мать. Только кто его купит? Кому он нужен? Да и месторасположение у него неудачное.
— Я не хочу продавать, — спокойно возразила Эспер, уже начиная сердиться. — Нам нужен дом. Теперь шум моря меня не беспокоит. Он мне даже нравится. И… — она не договорила, пытаясь подыскать слово, которое лучше всего описывало бы то состояние облегчения, в которое она погружалась, слушая этот ритмичный шум, напоминавший о вечности, не имеющей никакого отношения к убогим человеческим страстям. — И я себя чувствую комфортно, когда слышу море, — наконец договорила она.
Эймос посмотрел в окно.
— Комфортно? Никак не думал… — он со свистом втянул в себя воздух и, отыскав ее руку, крепко сжал.
— О, Хэсси… Ты очень хорошая жена. Я не говорил тебе… ты ведь спасла мне жизнь той ночью.
Голос изменил ему, и Эймос запнулся. За искренней благодарностью в нем таилось жгучее унижение. Он обещал, клялся хранить и беречь свою жену. А на деле произошло обратное. Это она, хрупкая и нежная, носящая к тому же его ребенка, вытащила его оттуда… Его, сильного мужчину. Вытащила, словно слепого котенка…
Эспер смотрела на мужа, сидевшего перед ней с поникшей головой, и чувствовала, как подрагивает его рука. И она поняла. Подавшись вперед, она прижалась своей щекой к его плечу.
— Я люблю тебя, Эймос, — тихо и робко проговорила Эспер.
Он вновь повернул к ней свое лицо и крепко обнял.
Они лежали, обнявшись. Молча. За окошком над морем сгущались сумерки, медленно подступала ночь, и посвежевший ветер разбивал волны о прибрежную гальку.