— Мне жаль, — сказал он, гася сигарету в плоском металлическом блюдце, которое он извлек из хлама на столе.
«Это уж точно», — со смешком подумала Бренди.
— Я не смог бы разрешить вам, даже если бы захотел, мисс Эштон, — сказал Адам, вставая со стула. Теперь их глаза снова были на одном уровне. Его взгляд заставил Бренди почувствовать духоту в пыльной комнате.
— Почему, шериф? — из-за вспыхнувшего раздражения резко спросила она.
— Более двух лет в этом городе действует правило: на любую торговлю в Чарминге надо получить лицензию и разрешение.
— Прекрасно. Где я могу их получить?
— Прямо здесь.
Ее глаза сузились, и она попыталась посмотреть так, как смотрел ее отец, успокаивая самых пылких ее покупателей. Но с Адамом Маккаллоу это не вышло. Он просто продолжал смотреть на нее с абсолютно непроницаемым лицом.
— Так выдайте мне их или продайте, или что вы там с ними делаете! — Ее голос дрогнул и затих.
— Не могу. — Он перебирал какие-то бумаги на столе, освобождая маленькое пространство, чтобы удобно поместить на нем свой обтянутый джинсами зад.
— Это же глупо! Не думайте, что я не понимаю, чем вы занимаетесь, шериф!
Никакой реакции. Черт побери, да этот человек, должно быть, лишен всяких человеческих чувств.
— Прекрасно. Скажите мне, кто может, — потребовала она.
— Разрешение может выдать только городской совет, а я никому не могу продать лицензию без его разрешения.
Наконец-то она добилась хоть чего-то. На какой-то миг Бренди почти забыла, зачем хотела остановиться в Чарминге. Потом вспомнила Дейни и неизбежное наступление зимы. Впервые им придется пережить суровое время совсем одним, и Бренди должна была позаботиться о надежном укрытии до прихода холодов.
Кроме того, неукротимая гордость заставляла ее попытаться перехитрить этого высокомерного хама.
— В этот совет входят жители этого города, шериф? — Она едва дождалась его небрежного кивка. — Хорошо. Тогда я уверена, что у меня не будет затруднений в получении разрешения.
— Возможно, и нет, — согласился он. Бренди прищурилась. Ей не верилось, что он сдается. Вспыхнуло подозрение. Интересно, что он теперь замышляет?
— Сложно ли собрать членов совета для принятия решения? — спросила она.
— Нет.
— Так мы с Дейни сможем все-таки остаться в Чарминге? — Ее голос немного поднялся от осторожного оптимизма.
— Боюсь, что нет.
Воздух со свистом вырвался из легких Бренди. Она тяжело опустилась на стул, устав от этой игры в кошки-мышки, которую вел с ней Адам Маккаллоу.
— Почему? — процедила она сквозь зубы.
— Потому, что окончательное разрешение для вашего пребывания на этой земле должен дать я.
— А вы не собираетесь этого делать, да?
Он покачал головой.
— Что вы имеете против меня, шериф?
Сначала Бренди показалось, что он не собирается отвечать. Потом он тяжело вздохнул и поднялся со стула, вышел на середину комнаты, засунул руки в карманы джинсов и снова покачал головой.
— Если сказать коротко, мисс Эштон, то это змеиное масло.
Гнев поднялся в Бренди, как столбик ртути в термометре в жаркий летний полдень.
— Я возмущена, шериф. Мои лекарства — это не змеиное масло или спиртное, выдаваемое за лекарство. Такое я и сама видела и тоже терпеть не могу подобные штучки. Но уверяю вас…
— А я уверяю вас, — прервал он ее хриплым голосом, — что не допущу этого. Моя обязанность как шерифа Чарминга заботиться, чтобы его жителей никто не обманывал. Как правило, я ничего не имею против коробейников. Сегодня приехали — завтра уехали. Но вот таких, как вы, у меня есть причины не любить. Вы продаете напрасные надежды больным людям и говорите, что ваши снадобья принесут им облегчение. Они беспомощны и доведены до отчаяния, а иногда лишены и надежды, и то, что вы делаете, достойно презрения.
Бренди словно дали пощечину. Что произошло в жизни Адама Маккаллоу такого, что заставляет его так сильно ненавидеть ее? В его глазах она читала гнев и боль и не могла подавить возникшее у нее желание доказать ему, что она не такая. Посмеялся бы он, если бы она призналась в этом? Он ничего не хотел от нее, кроме как увидеть заднюю стенку фургона, когда она будет выезжать из города.
— Видите ли, мисс Эштон, может быть, вы действительно верите в эти фальшивые снадобья, которыми торгуете. Но я — нет. И ничто, что бы вы ни сказали или сделали, не убедит меня.