Одет секретарь был во все монотонно серое. Руки его были испачканы какой-то темной краской, и, беспокойно хватаясь за одежду, он оставлял на ней многочисленные следы своих пальцев.
— Хорошо. Можно, я буду звать вас просто Леон?
— Как Вам будет угодно. Ваш покойный батюшка — да будет земля ему пухом! — часто обращался ко мне еще короче — Лео.
Олмир был отведен в самый дальний угол огромного зала и усажен за стол, уставленный блюдами с разнообразными фруктами и напитками. Понукаемый Леоном, отпил немного сока, поморщившись — уж больно сладко, — но на всякий случай похвалил вкус напитка и принялся изучать обстановку.
Несмотря на то, что в огромном зале крутилось довольно много народа, из-за своих размеров он казался совершенно пустым. Отделка стен, потолка, украшения люстр поражали роскошью. Двери высотой в три человеческих роста, вероятно, были сплошь из золота. Довольно близко к главному входу размещались длинные столы. Сейчас за ними, разбившись на несколько групп, сидели люди, в беспорядке были разбросаны бумаги. У противоположной, парадной стены на маленьком возвышении стояло большое кресло с высокой спинкой, рядом несколько маленьких столиков и совсем крошечных сидений. Неужели так буднично выглядит самый что ни на есть настоящий трон?
Несколько человек, до этого сидевших рядом с Кокрошей, встали, собираясь уходить. Но пошли они не к главному входу, а к неприметной дверце сбоку. Наставник бросал им вдогонку последние инструкции. Так, очевидно, снаряжена команда для поиска нашего второго отряда, догадался Олмир. И сразу беспокойно стало на сердце. Там же Злата, Джон. Куда они запропастились? Неужели Винтер заблудился в сельве?
— Итак, что у нас с законотворческими инициативами Луонского? — спросил Кокроша у канцлера. Тот, поглощенный чтением бумаг, лишь отмахнулся. Не дождавшись ответа, наставник подошел к Олмиру.
— Слушай, мой мальчик, — сказал он. Олмир взбодрился: первое нормальное обращение к нему за все последнее время. — Когда Хранители огласят результаты твоего анализа, ты официально будешь признан главой Дома Медведя. Ни у кого не принимай присягу. Объяви, что сделаешь это позже, что тебе необходимо привыкнуть к той мысли, что ты герцог.
— Почему — не принимать?
— Надо изгнать предателей и трусов. Тех, кто голосовал против введения чрезвычайного положения.
— А как узнать таких людей?
— По этому вопросу было расширенное заседание руководящего состава служащих Дома. Проводилось поименное голосование. Впрочем, оно всегда поименное. Всеми данными располагает Октябрьский. Он даст исчерпывающую информацию. Да и вообще со всеми вопросами всегда обращайся прямо к нему — он обязан давать справку по любому поводу.
— А вы спрашивали у него эти данные?
— Да, спрашивал.
— Ну и что?
— Он ничего мне не ответил.
— Почему?
Кокроша пожал плечами:
— Всяк сверчок знай свой шесток. Почему меня только что проигнорировал канцлер? Я для них никто. Наставник наследника престола — не величина, не начальник крупному дворцовому чиновнику.
— А адмирал Межзвездного Флота?
— Ну, эта персона априори чрезвычайно нежелательная и очень даже вредная. Все равно что слон в посудной лавке. Пятое колесо в телеге. Мое адмиральское звание для всех здесь собравшихся равносильно черной метке, с носителем которой — от греха подальше — не следует иметь вообще ничего общего. Кстати, ты мне напомнил: надо срочно позвонить в Генеральный штаб Флота…
— Зачем?
— Заблокировать донесение уважаемого Эса Мерлина. Я не хочу, чтобы в Содружестве серьезно обеспокоились нашими неурядицами. Как-нибудь сами разберемся.
— Так зачем вы ему все про нас рассказали?
— Мне показалось, что будет в наших интересах, если он со своей стороны сделает попытку начать расследование. На воре и шапка горит. Кое-кто забеспокоится, заспешит и, как следствие, наделает ошибок.
— Граф Кокроша, — начальствующим тоном позвал наставника канцлер, — что это вы натворили у герцога Луонского? Два человека с травмами, грозящими летальным исходом, отправлены в столичный госпиталь. Родственники подали на вас жалобу.
— Я могу ответить по поводу только одного, — бросился к нему наставник. — Второй, видимо, попал под горячую руку самому герцогу.
— В жалобе говорится обратное: если бы Виктор Луонский не пришел на выручку своим людям, вы растерзали бы их. Вы явно потеряли над собой контроль и в порыве душевного затмения осмелились поднять руку на самого герцога.