Налетел первый холодный порыв ветра. С тихим скрипом тюльпаны пригнулись, соприкоснулись тугими налитыми щечками. Трава тихо, тревожно прошумела, и приглушенным гулом отозвались голоса деревьев. Ветер вел шершавой ладонью против шерсти пышной листвы: в гуле веток Вере почудились недовольство и даже угроза.
И тут ветер наконец мазнул по головам людей. Оба — и незнакомец, и Вера — одинаково схватились за шляпы. Это сблизило их на несколько мгновений быстрее, чем следовало бы. Еще миг — и они переглянутся.
Ослепительная вспышка молнии предотвратила этот обмен взглядами. Вера зажмурилась, гром сотряс небеса, раскатившись и рассыпавшись по земле затихающими раскатами. Ветер пролетел торжествующе, и его холодная пощечина заставила Веру поднять ресницы.
Все. Пора знакомиться.
Она повернулась к незнакомцу, чтобы посетовать на «погоду», но он, кажется, решил начать первым. И начал не лучшим образом: он придвинулся ближе и попытался ее обнять. Так, во всяком случае, она это ощутила.
— Но, мосье… — начала Вера и осеклась.
Безмолвный, как тюфяк, мужчина валился на нее; глаза его были широко и бессмысленно распахнуты, в зрачках преувеличенно четко отражались тюльпаны, а во лбу, среди неряшливых морщин, виднелось аккуратное красное отверстие. Красная растрепанная нитка свешивалась из него.
Несколько секунд Вера смотрела на мужчину, не в силах стряхнуть оцепенение. Затем вскочила и бросилась бежать. В тот же миг, словно он только и ожидал, чтобы Вера поднялась со скамейки, хлынул дождь. Он настиг Веру в одно мгновение, и она промокла до нитки прежде, чем поняла, что происходит. Ослепнув от ужаса, от гнева, от несправедливости, она мчалась по аллее, и эти несколько мгновений не было на земле человека более одинокого и более страшно обманутого.
Затем все оборвалось — в единый миг. Ее подхватили крепкие теплые руки, низкий уверенный голос произнес:
— Извините за опоздание, Вера… Я заблудился, перепутал аллеи — так глупо…
Вера не отвечала. Ее била нервная дрожь. Она слышала, как постукивают ее зубы, и думала: «Надо бы это прекратить, а то он примет меня за истеричку», но никак не могла остановиться.
— Простите же меня, — повторил Болевич. — Вы совсем промокли — и все по моей вине. Вот, возьмите зонтик. Сейчас пойдем согреемся. Назовите только место, и я…
— Там… — выговорила Вера, кося глазами в попытке указать — где. — Там… Убили человека. Только что. У клумбы, на скамейке…
Она сделала несколько быстрых, лихорадочных взмахов, указывая себе за спину.
— Где тюльпаны — там…
Болевич спокойно отстранил ее, вынырнул из-под зонтика, всмотрелся в сплошную пелену дождя.
— Где?
Она дернулась, но он положил теплую руку на ее ледяное запястье.
— Подождите здесь. Я сейчас вернусь.
Дождь поглотил его фигуру. Все расплылось и размазалось. Капли лупили по зонту, и Вере вдруг почудилось, будто она сидит на чердаке и пытается разобрать старые письма с выцветшими тонкими буквами. Как когда-то, в детстве, когда она еще еле-еле умела читать. Ей все казалось тогда, что она сейчас все поймет. Письма были написаны по-французски, и некоторые буквы Вера действительно понимала: «а», «е»… но ни одного слова, естественно, так и не прочла.
Потом воспоминание злило, остался только назойливый дождь. Он перестал быть новостью, сделался докучливым, как гость, повторяющий одни и те же «забавные» истории по второму и третьему разу.
Вера очнулась.
— Болевич! — крикнула она, обращаясь к слепой пелене. — Подождите! Я с вами! Я боюсь одна!
Она побежала назад, к скамейке, которую недавно покинула. Вода расплескивалась под ее шагами, каблуки увязали, юбка липла к коленям.
— Болевич!
Она догнала его, против ожиданий, довольно скоро. Он стоял возле клумбы и смотрел на скамейку. Вера подбежала к нему, схватила его за локоть, тяжело дыша, привалилась к его боку.
— Вот там…
— Где?
Он повернулся к ней, глянул в ее бледное лицо, вновь обернулся к скамейке.
Там никого не было.
Глава четвертая
Болевич привел Веру домой, насквозь вымокшую, заплаканную. Дождался, чтобы она открыла дверь. Постоял немного и без торопливости зашагал прочь по улице. Она повозилась в прихожей, избавляясь от туфель, а затем, словно очнувшись, выскочила в одних чулках на порог.
— Болевич! — закричала Вера, обращаясь к говорливой тьме дождя. — Болевич, постойте! Вернитесь!
Он помедлил, но вернулся. Зонтик, безупречное выражение лица, чуть лукавый и потому неотразимый взгляд.