Глава восьмая
— Болевич!
Эфрон отделился от стены, бросился к Болевичу, который вышел из такси и чрезвычайно ловко завернул за угол, сразу скрывшись из глаз.
Заслышав голос Эфрона, Болевич остановился за углом. Подождал. Эфрон возник перед ним, растрепанный и потный.
— Я тебя весь день ищу!.. Где ты был?
— Идем.
Они быстро зашагали по улице. Эфрон почти бежал.
— Куда мы идем?
— Просто в кафе. А что ты подумал?
Эфрон ничего не ответил. Он не в состоянии был о чем-либо думать.
В кафе Болевич заказал два кофе, пошарил по карманам, убедился в том, что деньги у него при себе. Эфрон свалился на него слишком уж неожиданно. Болевич не вполне был готов к этому разговору. С другой стороны, ему следовало ожидать чего-то подобного. Сережа — человек впечатлительный. Должно быть, весь день так и бегает по улицам. Хорошо, что в Париже никому ни до кого нет дела. Наверное, те немногие, кто обратил на него внимание, вообразили, что у него жена рожает.
— Мы же договорились, — нарушил молчание Болевич (Эфрон сидел неподвижно и дикими глазами смотрел на чашку с кофе). — Ты не должен приходить ко мне в отель.
— Я тебе с утра звоню… ты не отвечаешь, — бормотнул Эфрон. — Я был у Веры, искал тебя.
— У Веры? Почему ты искал меня у Веры?
— Не знаю… Мне показалось, вы одно время были близки, — простодушно сказал Эфрон. — Она такая хорошая. Если бы не Вера, я бы, наверное, вообще с ума сошел. Болевич, я ей все рассказал!
— Что рассказал?
— Обо всем… обо мне, о том, что случилось…
— А что, собственно, случилось? — равнодушно обеспокоился Болевич. — На тебе лица нет. Что-то с Мариной?
— Ты газеты видел? — спросил Эфрон.
— Какие газеты?.. — Болевич повел плечом. — Нет, не видел.
— И зря… Полиция нашла в Сене обезглавленное тело…
— Ну, полиция. Нашла тело. И что с того?
— По меткам из прачечной установили личность убитого, — сказал Эфрон. — Я не понимаю, как ты не видел заголовков. Это Клемент.
— Какой Клемент?
— Болевич, ты притворяешься? Это Рудольф Клемент. Его опознали. Ему отрезали голову и бросили в Сену. Я так больше не могу… Я искал тебя. Обошел пол-Парижа. Если бы не Вера, то, наверное, я… Вера знает. Все знает. Я ей рассказал. О работе, обо всем. Она, кажется, даже не испугалась, более того — просила познакомить ее с товарищами. Она не понимает, в чем хочет участвовать. Не понимает! Болевич, ее нужно отговорить…
Болевич молча смотрел на Эфрона. Потом поднес ко рту чашку, отхлебнул. Поставил на блюдце. Полез в карман, достал портсигар. Вкусно обхватывая папиросу губами, закурил.
«Этот идиот рассказал Вере… Я ненавижу его».
— Что? — отрывисто тявкнул Эфрон. — Что ты молчишь?
Болевич наконец заговорил:
— Полиция нашла в Сене тело Рудольфа Клемента. И что я должен изречь в связи с этим обстоятельством?
— Как?.. — Эфрон поперхнулся, побагровел, долго пытался не задохнуться насмерть. Слезы покатились из его глаз, он вытер их Вериным платком, но опрокинул при этом чашку и тем же платком вытер себе брюки. Затем скомкал платок и сунул в карман с дыркой. — Болевич, — прохрипел Эфрон, — ты ведь говорил мне… ты утверждал, что с ним только проведут беседу, чтобы он не обливал грязью Советский Союз. А его — убили! Он доверился мне, а я, выходит, его обманул!
Болевич выпустил облачко дыма. «Эти губы целовали Марину», — подумал Эфрон, глядя, как папироса подрагивает в углу рта его собеседника.
Наконец Болевич произнес — с подчеркнутым спокойствием:
— Я тебя не обманывал. Его действительно не собирались ликвидировать. Но ситуация начала складываться таким образом, что наши товарищи вынуждены были прибегнуть к крайней мере.
— И ты говоришь об этом так просто! — закричал Эфрон. Болевич остановил его взглядом, и Эфрон, уже тише, продолжил: — Человека ведь убили…
— Сережа, ты согласился на эту работу добровольно, — перебил Болевич. — Тебя никто к ней не принуждал.
— Да, но мне обещали… Я согласился не для того, чтобы убивать…
— Хорошо. — Болевич потушил папиросу. — Давай обсудим еще раз. Как ты представлял себе свою будущую деятельность? Как дискуссии? Как вежливые диспуты с людьми, которые в России, между прочим, идут на все! На диверсии, на политические убийства! С ними ты собирался мирно спорить о том, как лучше построить светлое будущее для всего человечества? Нет, Сережа, так не бывает. Кто-то должен делать грязную работу. Кто-то — должен. За нас никто ее не сделает, Сережа. Никто.