— То, что вы сказали, — наглая ложь! — загремел во всю мощь голос бывшего председателя Государственной думы.
— Увы, это правда, — с сочувствием отозвался Болевич. — Может быть, горькая для вас, не исключаю, но правда. И вы прекрасно понимаете сейчас, что я не лгу, Александр Иванович. Ведь так? — Он встал, потянулся, с удовольствием хрустнул суставами. — Вы мудрый человек, вашему жизненному, житейскому и даже житийному опыту я откровенно завидую. Давайте обсудим все спокойно, хорошо?
Он поставил телефон обратно на стол.
Гучков не отвечал. Болевич повернулся к нему и увидел, что лицо Александра Ивановича побагровело. Видимо, ресурсы, выделенные этому сильному организму благополучнейшим детством, были исчерпаны.
— Вам дурно? — быстро приближаясь к Гучкову, спросил Болевич. Он наклонился над человеком, криво сидящим в кресле, взял его за облаченные в добротный пиджак плечи. — Александр Иванович, вы слышите меня?
Гучков безмолвствовал.
Болевич оттолкнул его от себя, отошел в сторону, прикусил руку. Выругался. Высунулся в окно.
Эфрон с потерянным видом терся спиной о фонарный столб.
— Сережа, — негромко окликнул его Болевич.
Эфрон поднял голову.
— Поднимайся, — сказал Болевич. — Поможешь.
Эфрон сорвался с места и кривыми прыжками пересек улицу. Болевич вернулся к обыску.
Гучков безмолвной тушей громоздился в кресле.
Вызывать к нему врача не стали. Эфрон в ужасе глянул на неподвижного человека, узнав в нем того самого «буржуа», что прошел мимо, пока он препирался с мадам. Болевич даже не стал задавать вопросов. Сам знал — лишнее. Услышит еще одну идиотскую историю. Плавт, конечно, античный автор и классик, но смотреть в театре один и тот же коротенький фарсик — такое под силу только древним римлянам, которые не ведали кинематографа.
— Это Гучков, — сказал Болевич кратко. И посмотрел в глаза Эфрона: — Он мертв, Сережа.
— Да? — Эфрон задышал, часто и мелко, как перед ним Гучков.
— Да, и не я его убил, если ты хотел спросить об этом.
— Я не хотел… То есть, разумеется, не ты.
— Он умер от удара. Завтра об этом напишут в газетах.
Болевич сжал влажную руку друга.
— Правда, от удара.
— Я знаю, — сказал Эфрон, ежась. — Но все-таки…
— У нас мало времени, — сказал Болевич жестко. — Помоги мне с бумагами, Сережа. Нужно закончить работу, все прибрать и уйти. Александру Ивановичу уже не помочь.
— Саша, ответь только на один вопрос.
— Спрашивай, только быстро.
— Если бы он был еще жив — мы позвали бы сейчас врача?
— Естественно, — не задумываясь ответил Болевич.
Эфрон знал, что это неправда, но как-то успокоился.
Вера прочитала о смерти отца в газете. Ее отпустили из школы Профинтерна только через неделю, так что на похороны она опоздала. Париж без отца казался ей пустым, ненужным. Она сама не понимала, для чего возвращается туда.
Разумеется, внешняя причина имелась: Веру направило в Париж руководство для продолжения работы. А вот внутренняя, самая главная побудительная причина отсутствовала. Вере сделалось все безразлично.
Она вышла на перрон, огляделась, вдохнула в себя знакомый парижский воздух, слегка разбавленный обычной вокзальной гарью. Улыбнулась кривоватой улыбкой. Во всяком случае, этот город ее ждал, если никто больше!
И тут она вздрогнула. По перрону к ней навстречу стремительно шел Болевич. В его руке, обернутые внизу носовым платком, чтобы не кололи руку, торчали розы. Белые, пышные, неприятно напомнившие о Дугласе. Вероятно, все шпионы покупают одинаковые цветы. Опознавательный знак. И даже на свидание с женщиной приходят с такими же розами, просто по привычке.
— Я случайно узнал, что ты приезжаешь, — заговорил он, подходя и вручая ей розы вместе с платком. — Это тебе.
— Спасибо, — безразличным тоном отозвалась она.
Они пошли рядом. Носильщик сзади катил тележку с чемоданами.
— Как твои дела — хорошо? — спросил он.
— Великолепно. И розы просто прелестны! Ты привез их из Испании? Они такие же чудесные и красноречивые, как твои письма, дорогой.
— Вера, прости, — проговорил он, опуская голову. — Я не мог писать…
— Ну конечно, разве я не понимаю? Это ведь почти невозможно — писать письма в окопах! По колено в грязи! Когда вокруг рвутся снаряды, падают бомбы! Ужас!
И тем же тоном прибавила:
— Кстати, можешь меня поздравить: теперь я миссис Трайл. И уже овдовела. Третьего дня пришло известие. Ты мог встречаться с моим мужем в Испании — он погиб там неделю назад. Его звали Роберт Трайл. Шотландец.