Вера спокойно выдержала взгляд Ленина. В конце концов, он всего лишь мужчина. Как и товарищ Слуцкий, восседавший за столом и казавшийся ухудшенной копией товарища Ленина. Возможно, дело было в масштабе. Ленин был крупный, приблизительно в два раза больше нормального человека. На его фоне Слуцкий выглядел мелковато.
Возникла секретарша. Немолодая, строгая, в костюме, в блузе с рюшами. На среднем пальце правой руки — ярко-желтое пятно: она много курила. Строгая, хмурая. Вера с любопытством наблюдала за ней. Новый тип секретарш. Хорошеньких, с холеными ножками, очевидно, здесь не держат. Вошедшая дама была похожа на отставного комиссара. Вера попыталась представить себе ее на тачанке, за пулеметом, в красноармейском шлеме. Как ни странно — получилось.
— Чаю, Надежда Петровна.
Чай был подан. Подстаканники точно такие же, как в вагонах. Сахар в хрустальной сахарнице.
Курить не предложили. Вероятно, Слуцкий не курит.
Каминский молчал. Наблюдал, потягивал чай. Вера непринужденно улыбалась.
Слуцкий спросил:
— Вы довольны приездом в Москву, Вера Александровна?
— Вполне… Чувствую себя здесь полной буржуйкой, — добавила Вера. — Гуляю по парку, пользуюсь всеми благами, а сама ничего еще не сделала полезного.
— Полагаю, вы хорошо отдохнули.
— Я приехала сюда не отдыхать! — вскинулась Вера.
— Занятия в школе Профинтерна начинаются через неделю. Желаю вам успехов в учебе, — сказал Слуцкий.
Вера встала. Она не вполне понимала, для чего ее вызвали в этот кабинет. Может быть, чтобы предъявить товарищу Слуцкому? Она вызывающе глянула в глаза нарисованного Ленина. Ну так что же, вот она — я. Любуйтесь.
— Спасибо, товарищ Слуцкий, — сказала Вера.
— В приемной вам отметят пропуск, — сказал Слуцкий.
Каминский не пошевелился. Очевидно, он намеревался задержаться в кабинете.
Вера направилась к выходу. Она знала, что оба сидящих за столом смотрят ей в спину, и постаралась придать своей походке выразительность.
— Кстати, — проговорил Слуцкий, — кто был тот мужчина, с которым вы провели вчерашний вечер?
Вера замерла. Потом обернулась с пленительной улыбкой на губах.
— Следовательно, за мной следят?
— Ну что вы! — развел руками Слуцкий. — Вас охраняют, Вера Александровна. Так кто он такой?
— Мой старый знакомый, Роберт Трайл. Английский подданный. Коммунист. Из древнего аристократического рода, с которым порвал ради своих убеждений. Работает в газете «Московское время»… Боже мой, зачем я вам все это рассказываю — вы ведь наверняка это знаете!
Слуцкий двусмысленно улыбнулся, лицо Каминского осталось неподвижным — он как будто не слышал разговора.
— Как давно вы знакомы с Трайлом? — спросил Слуцкий, постукивая карандашом по столу.
Досадливо переступив каблуками, Вера сказала:
— Я все это написала в автобиографии…
— Рассказывайте! — чуть повысил голос Слуцкий.
Вере не нравилось отвечать стоя. Она решительно вернулась к столу, уселась и обратилась к хозяину кабинета:
— Нельзя ли попросить еще чаю? Кажется, разговор не закончен, а у меня пересохло в горле…
— Нет, — сказал Слуцкий.
Вера пожала плечами.
— Ладно. Я познакомилась с Трайлом в Лондоне. Год назад. Кстати, он предлагал мне выйти за него замуж…
— Об этом в автобиографии не было, — заметил Слуцкий.
Вера опять пожала плечами.
— Я не сочла это важным.
— В нашем деле важно абсолютно все… Видите, как полезно бывает задавать вопросы! — назидательно произнес Слуцкий. — Вы не должны обижаться. Наши сотрудники по возможности избегают лишних контактов со своими знакомыми из прошлой жизни. Таково требование конспирации. А если контакты все-таки происходят, по случайности, — необходимо сразу же ставить в известность руководство.
— Ясно, — сказала Вера. — В таком случае предупреждаю, что мне предстоит невольный контакт с Ариадной Эфрон, которую я знала в Париже.
— Хорошо, — кивнул Слуцкий.
Вера шевельнулась, намереваясь снова встать.
— Так я могу идти?
— Да, конечно.
Она поднялась и вышла за дверь. В душе у нее все кипело.
Узнавая у Ариадны адрес Святополк-Мирского, Вера испытывала странное злорадство. Вот еще один «нежелательный контакт». И чтоб ей провалиться, если она откажется от своей затеи! Мало ли что ей было приказано. Избегать верного Мирского она в любом случае не намерена.
А мир тесен, даже в Москве. Он наверняка уже узнал, что Вера приехала. С ее стороны будет просто свинством не позвонить ему.
И она позвонила.
Святополк-Мирский обрадовался, заслышав голос Веры, чрезвычайно. Его радость, однако, не шла ни в какое сравнение с чувствами Трайла. Роберт ощутил, как в самой полной мере воплотилась его мечта; до завершения счастья ему не доставало последнего кирпичика, и встреча с Верой этот кирпичик заложила; здание приобрело законченную форму. Мирский же был похож на голодного, которому выдали тарелку супа и тем самым отсрочили неминуемую смерть на несколько дней.
Когда они встретились в роскошном Верином номере, Вера поразилась произошедшей с ним перемене. Он похудел и осунулся. В Париже он был печален, в Москве он приобрел затравленный вид. У него появилась странная привычка втягивать голову в плечи. И еще возникло неуловимое, но тем не менее явственное сходство с Орловской, что было совсем уж непонятно: эта жалкая, рано постаревшая, никому не интересная Орловская — и Святополк-Мирский. убежденный «возвращенец», журналист, человек образованный, начитанный и очень неглупый… Что между ними может быть общего? Вера недоумевала, но решила оставить расспросы на потом. Захочет — сам расскажет. Даже в коммунистическом мире человек может быть несчастлив в любви. Или неудачлив в работе. Такое ведь тоже случается.
Номер у Веры был роскошный — щедротами организации, которая платила за все, включая билеты в Большой театр. Вера над такими вещами не задумывалась. Она привыкла к тому, что за нее платят мужчины. Те или другие — не важно. Большинство просто выкладывало деньги, ничего не требуя от самой Веры. Ну разве что счастья заплатить за нее. Это делали и ее отец, и многочисленные ее поклонники, а теперь вот — товарищи по борьбе. Она принимала это как должное.
Святополк-Мирский вошел в номер, робея. Он далеко не сразу стал самим собой, немного отрешенным и грустным. Столик был уже сервирован закусками и шампанским.
Святополк-Мирский вдруг схватил бутерброд с икрой и быстро отправил в рот. Веру поразила хищность этого движения.
— Налейте мне шампанского, — попросила она.
С бокалом в руке посмотрела на него, улыбаясь.
— Ну, Дмитрий, здравствуйте… Скажите и вы мне: добро пожаловать в Москву!
— Добро пожаловать, Вера… — Он вздохнул, выпил немного, усмехнулся. Лицо его порозовело. — С тех пор как я вернулся в Россию, впервые сижу за таким столом… Говорят: к хорошему быстро привыкаешь. Знаете, Вера Александровна, к плохому тоже привыкаешь ужасно быстро.
— К какому плохому? — удивилась Вера.
Святополк-Мирский покачал головой:
— Я ничего не говорил о плохом…
Вера заговорила сама:
— Все мои вечера в Советском Союзе похожи на сказку. Я даже не представляла, что здесь такая необыкновенная, такая радостная жизнь. Это нужно увидеть собственными глазами, иначе можно счесть за пропаганду. Как и происходит в Париже. Вы были правы, когда стремились сюда… Теперь я это признаю.
— Да, — сказал Святополк-Мирский. — Точно. Вот и товарищ Сталин сказал, что жить стало лучше, жить стало веселей.
Вера пристально посмотрела на него. Круги под глазами, обвисшие щеки… Казалось, Святополк-Мирский недоедает и очень плохо спит. Может быть, он болен?
— Глядя на вас, этого никак не скажешь, — призналась Вера. — Мне даже начинает казаться, что вы совершенно не рады нашей встрече.
— Ну что вы! — вяло возразил он. — Я очень рад. Хоть вы приехали не ко мне, а к Профинтерну.