Но он не учел двух обстоятельств. Во-первых, Трайл намеревался уехать в Испанию, и его отправкой в интербригады ведали совсем иные люди, нежели Слуцкий. Несогласованность разных частей одного монстра увеличивала общий абсурд. Чаще всего это шло на пользу делу, но в случае с Верой и Трайлом несколько подтачивало общий замысел.
Второй фактор был еще более неприятен, нежели первый. И хуже всего было то, что Слуцкий о его существовании даже не подозревал. Любовь Веры к Болевичу оказалась сильнее любого абсурда, сильнее войн, шпионских игр, беготни за врагами по всей Европе. Более того, это чувство сделалось залогом ее внутренней независимости. Тем паче, что на него не покушались, ибо оно сохранялось в строжайшей тайне.
Вера сообщила Трайлу о своем согласии вечером того же дня. Шотландец пришел в восторг. Впрочем, сперва он даже не поверил. Долго хлопал густыми желтыми ресницами, рассматривал спокойное, чуть грустное лицо Веры. Она не выглядела счастливой и совершенно не казалась влюбленной. Но, зная Веру никогда нельзя сказать наверняка, для чего она скрывает чувства или, напротив, выставляет их напоказ.
Трайл недоверчиво спросил:
— Ты не шутишь?
— Какие уж тут шутки, Роберт, такими вещами не шутят… — Она вздохнула. — Жена не рукавица, с белой ручки не стряхнешь… Да и муж, честно говоря, тоже.
Она взяла его под руку. Они гуляли в парке, там, где встретились сразу после приезда Веры в Москву. Вокруг кипело все то же юное веселье, но почему-то сегодня оно воспринималось Верой как странная объемная кинокартина, которая обступала их со всех сторон, что не мешало происходящему быть плоским и нереальным.
— Нет, Роберт, я не шучу, — повторила Вера. — Я совершенно серьезна. Я все обдумала и поняла, что наш с тобой брак был бы идеален. Мы разделяем одни и те же убеждения, мы знаем друг о друге, наверное, все. Не будет никаких неприятных сюрпризов. И… ты хороший. — Она глубоко вздохнула, приподнялась на цыпочки, поцеловала веснушчатую, немного шершавую щеку. — Ты мне очень-очень нравишься…
Он повернулся к ней, сияя. На мгновение Веру уколола совесть. Она никогда не видела такого абсолютно счастливого человека. Ей было больно, потому что его счастье покоилось на лжи. И не в том заключалась ложь, что Трайл не нравился Вере и что Вера не намеревалась быть ему хорошей женой, а в том, что все это происходило с подачи Слуцкого. Темная тень постороннего человека все портила, она изначально убивала всякую возможность настоящего счастья. И, думая об этом, Вера как-то невпопад сказала:
— Только знаешь что, Боб… Давай у нас в спальне не будет портретов Ленина и Сталина, хорошо?
Он захохотал, прижал ее к себе медвежьей хваткой, потащил к аттракционам и, невзирая на протесты, прокатил на американских горках.
— Это специальные такие аттракционы, — пояснял он, когда Вера, визжа, обхватывала его руками на сумасшедших поворотах. — Чтобы слабые, испуганные девушки прижимались к сильным, уверенным в себе парням. Понимаешь? В этом смысл. И еще в экзотике. В Америке это — русские горки, в России — американские.
— А в Шотландии? — спросила Вера.
— В Шотландии есть другие способы заставить слабую девушку прижаться к сильному мужчине, — сообщил Трайл. — И я покажу тебе все эти способы, не сомневайся.
Они зарегистрировали свои отношения в Москве, соблюдая все необходимые формальности. Роберт особенно следил за этим, поясняя:
— Есть тысячи способов сделать брак недействительным. Например, одно время — и только в Ирландии — недействительным считался брак, который регистрировал католический священник, если один из новобрачных не был католиком или исповедовал католичество менее года. Причем если при тех же равных брак заключался при англиканском священнике, то он считался действительным…
— Типично английское крючкотворство, — засмеялась Вера.
— Ирландское, — поправил Роберт.
— Ну, в Москве с этим проще. Здесь даже дозволяются браки между коммунистами и беспартийными.
Они вели себя как настоящие влюбленные в тот день. И Вера, глядя на сияющего рыжего Трайла, понимала, что вполне могла бы быть счастлива с этим человеком. Где-нибудь в Шотландии. И при условии, что она никогда бы не встретила Болевича…
Немолодая дама в ЗАГСе показала, где расписаться. Сквозь пыльные окна пробивался солнечный свет, желтые пятна лежали на столе и раскрытой книге регистраций. Когда молодые вышли на улицу, их ждала машина, Трайл удивленно посмотрел на Веру. Та пожала плечами. Входя в ЗАГС, она тоже никакой машины у входа не заметила.
Дверца автомобиля приоткрылась, негромкий мужской голос властно окликнул:
— Гучкова, подойдите.
Вера вместе с Трайлом приблизилась.
— Садитесь.
— Вы с ума сошли! — возмутилась она. — Мы только что поженились. Я никуда не поеду.
— Садитесь, — ровным тоном повторил голос. — Мы знаем, что вы поженились. Очень хорошо. Теперь, когда вопрос о вашем браке улажен, вы можете приступать к занятиям в разведшколе ОГПУ.
Вера повернулась к Трайлу. Она выглядела растерянной, Роберт покраснел, уши его запылали, глаза сделались несчастными.
— Боб, — сказала Вера, — я все улажу. Ты — милый. Самый милый на свете.
Он глубоко вздохнул.
— Мы с тобой служим одному делу, Вера. — сказал он обреченно. — Я понимаю. Я тебя очень люблю.
Она пожала его руку и повернулась к автомобилю.
— Едем, — сказала Вера, усаживаясь.
Роберт долго еще стоял на пустой улице и смотрел вдаль. Москва превратилась в картонную декорацию, хрустальные человечки бежали по ней в неведомые дали, движимые непонятными целями. Некоторые заходили в магазины с надписями «Булочная-кондитерская», «Галантерея», «Часы». Эти надписи тоже имели нечто от декорации. Широкий простор вдруг начал давить на Трайла, ему показалось, что Москва слишком широка, и он, единственный живой человек посреди ее площадей, слишком заметен — и абсолютно беззащитен.
Он сильно потер лицо ладонью. Наваждение рассеялось. Вера скоро позвонит. Она ведь действительно приехала в Москву для работы и учебы, а не просто для развлечений. У них еще будет время. У них впереди долгая жизнь.
Веру завезли, однако, не в гостиницу, а за город, в Подмосковье, в один из безликих, огороженных глухим забором пансионатов. Считалось, что это пансионат для отдыха партийного руководства. Среди зданий барачного типа резко выделялась хорошенькая загородная усадьба — бывшее имение князя Юсупова. От имения остался только барский особняк, центральная его часть. Там размещалась разведшкола ОГПУ.
Все вещи Веры уже находились в отведенной для нее комнате. Кто-то потрудился собрать их в гостинице, уложить в чемодан. Она брезгливо поморщилась, вытряхивая содержимое чемодана на кровать.
Комната резко отличалась от номера в отеле. Обстановка самая спартанская: кровать, письменный стол, дощатый шкафчик для одежды. Вера сунула платья в шкаф и там на вешалке обнаружила форму: гимнастерку, узкую юбку, ремень. Внизу стояли сапоги, голенища высокие — будут впиваться под колени.
Вера покачала головой. Поставила туфельки рядом с сапогами, босиком вернулась к кровати. Улеглась. От тишины ломило в ушах. Неожиданно ее охватил порыв бурного веселья. Она несколько раз подпрыгнула на кровати, сбросила остатки вещей на пол. Глухо стукнула об пол книга — альбом с репродукциями Боттичелли. Святополк-Мирский время от времени уверял, что Вера напоминает ему излюбленный у этого художника женский образ.