Он углубился в книгу записей клиентов и принялся изучать какие-то каракули.
Вера несколько раз нетерпеливо прошлась по холлу. Ей было неуютно здесь, зябко, и к тому же она чувствовала, что на нее смотрят. Вера решила поскорей оборвать это неприятное состояние. Она быстро подошла к портье и тронула звонок ладонью.
Он поднял лицо, весьма удивленный неожиданным появлением дамы.
— Слушаю вас.
— У вас снимает комнату мосье Болевич, — сказала Вера тоном, не позволяющим сделать недоуменное лицо и начать в задумчивости жевать губами: «Болевич? Болевич? Не припоминаю…» — Вот вам десять франков, пожалуйста, позовите его сюда… или позвольте пройти к нему. Какой у него номер?
— Мосье Болевича сейчас нет на месте, — сказал портье, взяв деньги.
— Как вы смеете лгать! — вспыхнула Вера.
— Я не лгу, к несчастью. — Он развел руками. — Вот запись, его номер — двадцать семь. Можете подняться и проверить. Он ушел полчаса назад.
— Я проверю, — угрожающе произнесла Вера, проходя к лестнице.
Она вернулась минут пятнадцать спустя, такая обескураженная, что портье едва не пожалел ее.
— Присядьте и подождите, — предложил он. — Иногда мосье Болевич быстро возвращается.
Вера уселась в кресло, обхватила пальцами острое колено, обтянутое чулком. Часы над стойкой тикали почти невыносимо. Время уходило. С тех пор как Вера занялась агентурной работой, она постоянно видела циферблат. Круглое мурло времени маячило у нее перед глазами, и стрелки ползли с цифры на цифру. Время уходило, по большей части впустую. Прежде она тоже транжирила время, но делала это как-то легко, с удовольствием, без всяких сожалений. А теперь она готова была вцепиться зубами в каждую утекающую минуту.
Наконец она встала, снова приблизилась к стойке. Портье поднял голову.
— Да, мадам?
— Я больше не могу ждать. Передайте ему, что я приходила…
— Мадам, я не могу вмешиваться в личную жизнь клиентов, — сказал портье. — Вот вам перо, бумага. Сообщите ему сами все, что сочтете нужным. Я передам.
Вера написала несколько строк, сложила листок вчетверо. Добавила еще десять франков. И, не сказав больше ни слова, вышла из гостиницы.
Ее окружала пустота.
«Любимый, — читал Болевич на ходу, по дороге из гостиницы к дому, где жила Вера, — я приходила проститься. Я уезжаю из Франции. Теперь уже навсегда. Прощай».
Он скомкал письмо и бросил его — сам не зная, почти на том же самом месте, где когда-то швырнула его записку Вера, убегая из той же самой гостиницы. Город подхватил бумажку, потащил по мостовой. Еще один клочок привычного городского мусора, еще один обрывок несостоявшейся встречи. Париж был полон ими. Здесь каждый осенний лист мог превратиться в подобное письмо…
Когда Болевич выскочил из такси и очутился на перроне, поезд уже тронулся. Десятки, сотни мелькающих лиц. Болевич бежал за поездом, пытаясь заглядывать в окна вагонов, но везде видел одно и то же: туповатые и радостные лица, улыбки, любопытствующие глаза, кто-то жевал, кто-то уже уткнулся в газету… Десятки и сотни бесполезных лиц.
Поезд набирал ход. Болевич остановился на краю перрона. Последний вагон, раскачиваясь и грохоча, проскочил стрелку. Паровоз торжествующе взвыл, выпустил облако дыма. Сердце Болевича сильно колотилось — от волнения, от бега. Горло перехватило. Знала ли она, что он здесь? Видела ли его на перроне? О чем она думала, когда уходила из гостиницы, оставив ему коротенькую записку?
Вера, Вера.
Сколько лет пройдет, прежде чем они увидятся снова? Сколько кошкиных жизней им придется разменять для того, чтобы их пути опять пересеклись в этом странном мире? Он смотрел на рельсы, уходящие во все стороны, рельсы, иссекающие уставшую плоть земли, и пытался угадать: где та единственная стрелка, что позволит им соединиться.
Минуло почти полвека, прежде чем это случилось.
Глава девятнадцатая
Инспекторы Сюртэ Насиональ произвели тщательный обыск в помещении «Союза друзей Советской Родины» (бывшего «Союза возвращения…»). Предъявив ордер, инспекторы опросили всех находившихся в помещении, пересмотрели все книги и печатные издания и произвели выемку всех бумаг и документов. Как нам сообщили в осведомленных кругах, обыск в «Союзе друзей Советской Родины» связан с дознанием по делу об убийстве Игнатия Рейсса.
Означенное громкое убийство, как и похищение генерала Миллера, в чем нет сомнений, совершено агентами ГПУ по указке Москвы. Отправка добровольцев в Испанию, этих обездоленных, которым агенты ГПУ обещают лучшую участь после их деятельности в интербригадах, также свидетельствует о том, что «Союз друзей Советской Родины» занимается не только культурной поддержкой своих членов.
Где С. Я. Эфрон? Дабы проверить слух о том, что он якобы покинул Францию, притом не один, а с женой, известной писательницей М. И. Цветаевой, корреспондент «Последних новостей» посетил г-жу Цветаеву-Эфрон. Она сообщила следующее:
«Дней двенадцать тому назад мой муж, экстренно собравшись, покинул нашу квартиру, сказав мне, что уезжает в Испанию. С тех пор никаких известий о нем я не имею. Его советские симпатии известны мне, конечно, так же хорошо, как и всем, кто с мужем встречался. Его близкое участие во всем, что касалось испанских дел, мне также было известно. Занимался ли он еще какой-либо политической деятельностью и какой именно — я не знаю.
Двадцать второго октября, около семи часов утра, ко мне явились четыре инспектора полиции и произвели продолжительный обыск, захватив в комнате мужа его бумаги и личную переписку.
Начиная с двенадцатого августа муж находился со мной на отдыхе в Верхней Савойе, откуда ни разу не отлучался. Двенадцатого сентября он вернулся в Париж. Вообще же мой муж, — добавила писательница, — время от времени уезжал на несколько дней, но никогда мне не говорил, куда и зачем он едет. Со своей стороны, я не требовала у него объяснений. Вернее, когда я спрашивала, он просто отвечал, что едет по делам. Поэтому я не могу сказать вам, где он бывал».
Похищение генерала Миллера и обыск в «Союзе друзей Советской Родины» не оставляет сомнений: данный «Союз», руководимый бывшим евразийцем С. Я. Эфроном, совершенно причастен к последним скандальным событиям. Нет никаких сомнений в том, что Сергей Эфрон по поручению ГПУ принимал участие в мерах по ликвидации нежелательных элементов в эмиграции.
Его жена, известная поэтесса М. И. Цветаева, в прошлом правых убеждений, ныне совершенно очевидно изменила им, поскольку об откровенном большевизме своего мужа знала прекрасно. После отъезда их старшей дочери в СССР Эфрон уже ни от кого не скрывал, что до конца будет служить большевикам.
Всю свою жизнь Эфрон отличался врожденным отсутствием чувства морали. Он — отвратительное, темное насекомое, темный делец, способный на все, исходивший уже в заключение из величия и непобедимости Сталина. Злобный заморыш, Эфрон, как и все левое крыло евразийцев, перешел на советские рельсы в результате обостренного фактопоклонства.
Марина смотрела, как Сергей бросает вещи в чемодан. Маленький чемодан из клеенного картона. Сергей часто брал его с собой. Пара рубашек, мелочи мужского обихода, зубная щетка, какая-то истрепанная книжка без обложки.
Марина молча курила. Не произносила ни слова. Раз или два пыталась увидеть происходящее со стороны, так, как оно есть. Маленькая грязноватая комнатка, из которой, как ни убивайся, не вывести грязь просто в силу изначальной обветшалости всех находящихся здесь предметов. Маленький чемоданчик, убогий скарб. Мужчина и женщина. Мальчик, выставленный из комнаты, чтобы не мешал, обиженно топочет под дверью, подслушивает разговор мамы и папы. Дверь, выкрашенная коричневой краской. Отвратительный вид за окном — еще один соглядатай.