— Эдвард, — прошептала она, почувствовав острый укол вины за то, что только сейчас вспомнила о нем. На душе стало тяжело. — Пустите меня! — Давина снова попыталась вырваться. — Я должна отыскать его. Прошу вас! — взмолилась она. Вместо этого горец только крепче прижал ее к себе. — Вы не понимаете. Он подумает, что они схватили меня!
— О ком вы? — Огромный горец слегка отодвинулся, заглянув ей в глаза. — Кто это сделал, девушка? — участливо спросил он.
Но сейчас она могла думать только об Эдварде — собственная безопасность волновала ее меньше всего.
— Это были люди герцога. Или графа. Я не уверена. А сейчас, прошу вас… отпустите меня! Я должна найти капитана Эшера!
Незнакомец молчал. По его лицу она догадалась обо всем. Бледно-голубые, точно холодное зимнее небо, глаза незнакомца внезапно утратили свой блеск. Потом он молча отвел взгляд. Итак, Эдвард мертв. Ее глаза затуманились слезами. Она ничего не сказала, просто молча отвернулась, спрятав лицо. У нее никого и ничего не осталось — она потеряла всех, кого любила, кому могла доверять.
Дальше они скакали в полном молчании. Спустя какое-то время к ним присоединились еще два горца, тоже верхом, а на вершине одного из холмов, у подножия которого лежало аббатство, их поджидал целый отряд. Мужчина, спасший ее, о чем-то говорил с остальными, но Давина не прислушивалась. Когда один из его спутников спросил ее, почему на аббатство напали, она сказала, что не знает, и вновь погрузилась в молчание. Она осталась одна, и ей некуда было идти — только ехать с ним. Во всяком случае, пока.
Глава 3
Плечо Роберта болело все сильнее. Ангус — уже второй раз за последние несколько часов — предложил сделать остановку, чтобы он мог извлечь наконечник стрелы, но разбить лагерь так близко к границе было слишком опасно. Слова капитана Эшера сигнальным колоколом гудели у него в голове. «Спасите ее прежде, чем она погибнет в огне. Именно этого они и добивались». Они. Граф или герцог. Который из них? И главное, зачем? Почему этот неведомый «кто-то», кем бы он ни был, желал ее смерти? Кто она такая? Капитан назвал ее «леди Монтгомери». Может, она дочь какого-то знатного человека, приехавшая в аббатство с родными? А если так, почему, черт возьми, на ней платье послушницы? Кто бы ни напал на аббатство, эти люди хотели, чтобы она сгорела заживо. Может, ее считают ведьмой? Роб без труда бы в это поверил — ее красота сразила его наповал, с первого взгляда. Она была похожа на красивую кошечку — огромные, широко расставленные, слегка приподнятые к вискам глаза, синие, как бескрайнее небо у них над головой. Тонкие брови изгибались к вискам. Кончик изящного, безупречно очерченного носа был слегка запачкан сажей. Сочные, пухлые губы казались дьявольски соблазнительными.
Робу доводилось слышать легенды о феях, которые настолько хороши собой, что даже самый суровый, закаленный в боях воин не способен устоять перед их красотой. Его мысли невольно вернулись к этой леди с лицом ангела и удивительного цвета волосами — даже сейчас, спутанные, перепачканные пеплом и сажей, они сияли на солнце переливами бледного золота и ослепительного серебра. Он незаметно опустил голову, чтобы вдохнуть их аромат. От нее пахло дымом и копотью… впрочем, поморщился Роб, точно так же, наверное, пахло сейчас и от него.
Нетрудно было догадаться, почему тот английский капитан едва не валялся у него в ногах, умоляя спасти ее. Но что солдаты английского короля делали в аббатстве Святого Христофора? Дюжина разных вопросов, один другого неприятнее, крутились у него в голове. Девчонка молчала, словно проглотив язык, хотя Роб сильно подозревал, что у нее наверняка имеются на них ответы. Если не считать сдавленного оханья, срывавшегося с ее губ, когда ее подбрасывало в седле, она уже битый час не открывала рта. И даже старалась не шевелиться. Впрочем, это мало помогало — прикосновение ее мягкого, податливого тела выводило Роба из себя. Он чувствовал себя на редкость по-дурацки — еще глупее, когда она попыталась драться с ним. Шок, скорее всего, решил он. Она была убита горем, и Роб поймал себя на том, что его сердце разрывается от сочувствия. Случись ему потерять всех, кого он любил, он наверняка рехнулся бы с горя. Она казалась такой маленькой и хрупкой, что Роба внезапно охватило неудержимое желание защитить ее… защитить любой ценой, даже ценой собственной жизни. Желание было настолько сильным, что Роб был потрясен — он никогда не испытывал ничего подобного.