Я чувствовала на лице холодный пот. Мое горло сжалось от ужаса и беспомощности. Потом я бросила взгляд на сланцевый выступ внизу на полпути между скалой и водопадом.
Сначала я не пыталась сознательно раскачаться в его сторону, но мои ноги инстинктивно начали работать назад и вперед, как я баловалась ребенком на садовых качелях, затем уже с осознанным упорством я трудилась, направляя нашу головокружительную дугу к нему. Я не слышала скрип веревки из-за рева воды, но понимала, что каждое движение будет перетирать ее еще сильнее.
Амплитуда становилась все больше и больше. Веревка держалась. Когда мы оказались над выступом, я крикнула по-испански:
— Прыгай!
Но Петизо оставался недвижим, как статуя. Руки на веревке, стеклянные глаза, покорное выражение на лице. Жизнь научила его, что солнечный день часто кончается смертью. Этот день, он знал, приближается к смерти. Скоро он упадет в пенистые воды. Петизо уже готовился принять неизбежное.
Нас отнесло на середину реки. В мое сердце, словно окружавшая нас холодная туманная пена, вползла безнадежность.
В полном отчаянии я заговорила с ним. Не помню, что говорила, какие слова, на смеси каких неведомых языков, что за жесты делала. Я льстила, угрожала, признавалась, умоляла. Единственное, что, казалось, дошло до него, — упоминание el jefe, мистера Фицджеральда. Мистер Фицджеральд отдал меня на его попечение, поэтому Петизо должен проявить себя как мужчина. Иначе el jefe придет в его деревню и потребует большой выкуп.
Когда я закричу в следующий раз, он должен прыгнуть.
Угроза, напоминание о долге, мужской роли, не знаю, что именно, проникло в сознание мальчика. Петизо очнулся от оцепенения. Он замигал и кивнул. Когда мы снова качнулись к выступу, я схватила его за тонкую талию, отпустила веревку… И вместе мы прыгнули.
Мы упали на ноги, качаясь, скользя, почти потеряли равновесие, но выровнялись у самой скалы, расцарапав руки, задыхаясь почти в истерике.
Несколько минут я стояла, прижавшись лбом к холодному шершавому камню, дрожа с головы до пят от шока. Мой тонкий костюм прилип к телу. Рот пересох, как земля деревни Петизо.
Потом я огляделась и исследовала наш небольшой приют. Под нами был явный, ничем не прерываемый обрыв к водопаду. Прямо внизу мчалась ледяная вода и широкой темной гладкой кривой летела с кручи, распадаясь в белый поток с водоворотами и барашками, который, словно чан кипящих сливок, поднимался на первый уровень, затем падал на другой гигантский уровень, и еще, и еще, пока неведомые темные глубины ущелья не скрывали его милосердно от моего взгляда.
Над нами, словно гигантская каменная поганка, нависал утес. Так же, как бурный поток исключал надежду на спасение внизу, потолкообразная скала над нашими головами делала невозможным подъем. И в конечном счете, если кто-то придет нас искать, скала полностью скрывает наше убежище. Исчезли даже остатки моста, за которые мы цеплялись, — возможно, их сорвало последнее напряжение нашего прыжка. Не осталось никаких ориентиров. Пока не стемнело, я быстро осмотрелась, но деваться было некуда. Мы не могли двигаться ни вверх, ни вниз. Выступ был узок, неустойчив и неудобен. По нему шли новые трещины, подобные трещинам на валуне и утесе. Последствия землетрясения были незначительны, но они ослабили опоры моста, избороздили утес трещинами. А если выступ тоже скоро начнет рушиться под нашим весом и, кувыркаясь, полетит к другим камням и валунам в бешеную воду?
Но даже если ничего не произойдет, сумерки неизбежны. Скоро теплый экваториальный день сменится холодной горной ночью. Здесь будет темно как в яме, взойдет только поздняя луна. У меня в сумочке лежал фонарик, но его следовало беречь на случай, если придет спасение. Но можно ли надеяться на спасение до рассвета? Долгие часы до сумерек и тысячи световых лет до романтической мадруги дона Района. Интересно, когда нас хватятся; учитывая неточность автобусов, Мораг не встревожится до полуночи. И что она потом сделает? Возможно, как в кошачьем танце, дикие коты или ягуары все еще бродят здесь вокруг деревень, и моим единственным утешением было то, что здесь слишком крутой спуск даже для ягуара.
Я боялась, что наступление темноты парализует Петизо, и меня мучили ужасные видения, как в темноте он теряет надежду и падает с выступа. Мальчик снова демонстрировал все признаки пассивного смирения. Скрестив ноги, он сидел на выступе, пристально глядя на пену.
Когда в шесть наступила ночь, белизна водопада оказалась столь сильна, что мы видели пену на фоне черноты утеса и неба. Эти молочные воды были единственным горизонтом и гипнотически притягивали взор.