В последнем письме не было сказано ничего, кроме даты приезда и очередных затрат на дорогу. И чем обернулась эта поездка для всего рода, понятно так и не было. Оставалось лишь смиренно дожидаться ночи, карауля у окна спальни, и надеяться на то, что хуже не станет.
– Прохладно уже…Пойдем в дом. Бедный Рик там, наверное, один управляется, – фигура Наринэ быстро зашагала прочь с луга, и Медея, бросив еще один взгляд на просторы, которые уже сегодня ночью могли больше не принадлежать их семье, отправилась следом, крутя в руке сорванный цветок клевера. От души жестоко отрывали то последнее, что Медея и сама была готова отдать, но отчего-то это было больно. Невероятно больно. Настолько, что хотелось, как в детстве, спрятаться от всего мира, прижав к груди коленки, пока не прибегут по запаху ласковые пастушьи собаки, дружелюбно виляя мохнатыми хвостами. Но даже этих преданных животных продали, а каждый житель этого поместья хранил все печали глубоко внутри, чувствуя, как скопившаяся тоска медленно разъедает тело.
С горизонта подул сильный ветер, развевая длинные волосы и плотную грубую ткань. Теплый и щекочущий ветер, тот, что окутывал тело в детстве. Словно в прощальном жесте он поднял травинки с луга, а затем стих, пока по щеке бежала одинокая слеза. Неуверенно махнув рукой, Медея быстрым шагом направилась к поместью, пытаясь спрятать свое лицо за копной густых волос.
***
На бледном и хладном лице не осталось ни следа от ужаса или безумной боли. Миловидная горничная, скрючившись и замерев уже навсегда, лежала на сырой земле в центре густого леса, что полумесяцем окружал обедневшее поместье. Её белые, как мел, руки, еще мгновение назад прижимавшие к груди украденный сверток, теперь окровавленные лежали рядом с застывающим трупом, привлекая своим запахом волков и медведей. Скорее всего, к утру от этой чудной веснушчатой мордашки останутся лишь кости да тряпки, но она наверняка знала, на что идет, сбегая от своего графа. Быть может, наивная деревенская дурочка рассчитывала укрыться у виконта Небулоса? Что ж, какая жалость, ей ведь оставалось совсем немного. Вытерев испачканный нож о бедро девушки, мужчина носком сапога повернул личико мертвой к луне, хмурясь от того, насколько смерть уродует прекрасные тела. Зато удобрение выйдет знатное. Заказ выполнен, оставалось лишь вернуться за наградой и отдать этому ничтожеству, что зовет себя графом Лигнимом, его сверток. Наверное, стоит потребовать больше, чем обговаривалось, все-таки время не дневное, да и на поиски ушло прилично времени. Негромко свистнув, мужчина подозвал порядком загнанного коня, хлопая того по шее. Рядом с крупным животным ласково крутилась гончая, перебирая своими длинными лапами. Вскочив в седло, наемник направил коня из леса прямиком к главной дороге, постоянно прислушиваясь к вою волков, что казался все громче и громче. Гончая, что до этого постоянно принюхивалась к разливающемуся запаху крови, неожиданно резко повернула голову в сторону, где пролегала дорога, рванув туда со всей скоростью. Конь, ускоривший темп подобно собаке, бодро выскочил из густых кустарников прямо перед каретой, испугавшись которой встал на дыбы. Среди ночной глуши раздалось громкое ржание, и кучер, в последний момент потянувший на себя поводья, смачно выругался, сводя густые брови к переносице.
– Ты ж смотри, куда животину направляешь!
Мужчина бросил озлобленный взгляд в сторону старика, сидящего на козлах, но тут же расплылся в улыбке.
– Биорн, сколько лет, сколько зим!
– Не так много, чтобы я успел соскучиться, – недовольный голос кучера был перебит виконтом, выглянувшим из окна.
– А, Ислейв, не узнал тебя. Богатым будешь, как гласит примета.
– Виконт Небулас, – мужчина вежливо склонил голову в знак приветствия, – к сожалению, моя служба графу Лигниму не приносит столько богатств, сколько хотелось бы. Однако, не ожидал увидеть вас в столь позднее время.
На губах Ислейва замерла ухмылка, которую трудно было разглядеть в свете луны и двух маленьких фонариков, прикрепленных к карете. Если бы виконт знал, какую действительно работу он выполняет, не был бы так приветлив и вежлив. Шторка в карете приоткрылась, и жадный взгляд, инстинктивно направленный в эту сторону, увидел её. Прекрасная Рамония, его возлюбленная, ради которой он был готов вырезать сердца всех, на кого она укажет своим перстом. Её красивое лицо с чистыми голубыми глазами выглядело печально, отчужденно, и виконтесса, так и не кивнув в ответ, молча закрыла бордовую потрепанную штору.