Рада отодвинула край рубахи. Сарафан она в избе тётки не надевала — незачем наряжаться в безлюдном лесу. Солнечный свет коснулся оголённых плеч и груди. Девочка опустила голову и попыталась разглядеть рану, через которую вытекла её жизнь. Рада с неприязнью коснулась вздувшейся кожи, провела пальцами по бугристой нити шрама. Ничего не почувствовала, боли не было. Лишь тоска разъедала сердце. Девочка поправила рубаху и теперь взглянула на руки: они были бледны, как молоко. Вены, напротив, вздулись и почернели, они пересекали кожу, словно ночная река. Рада до сих пор не верила, что жива, а мертвенная плоть уговаривала её поверить в обратное. Хорошо бы найти зеркало, да только в избе Ягини его не было. Девочка тяжело поднялась на ноги и поковыляла в дом. Налила себе в кружку чистой воды и поглядела в отражение. Оттуда на неё смотрел обычный ребёнок, только слишком грустный и бледный. «Жива», — без лишних эмоций решила девочка.
Время близилось к вечеру. Ягиня вручила Раде веник и наказала вымести мусор перед приездом гостя. Девочка не прекословила. Сгорбив спину, она наводила порядок в избе и тихо стонала от боли. Тётка тоже не сидела на месте. Она накрывала стол скатертью, расставляла горшки с яствами, крутилась возле печи. Рада вскоре поставила веник на место и взглянула в окно. Смеркалось, и во мраке леса она едва рассмотрела фигуру гостя — им оказался высокий и очень худой старик, от которого веяло чем-то потусторонним. Ягиня тоже заметила его. Она положила руку на плечо воспитанницы и пояснила:
— Кощей.
Это имя показалось Раде странным, нездешним. Как она до этого заметила — потусторонним.
Ягиня отняла руку от плеча девочки.
— Я выйду встретить его. Будь здесь, — сказала тётка.
Рада ничего не ответила. Промолчала, как и все предыдущие дни. Она догадывалась, что Яга не просто так вышла к гостю: наверняка хотела что-то рассказать про воспитанницу. Девочка стояла за дверью и даже не думала подслушать разговор. Не интересно. День для неё потерял свои краски, ночь — звёзды, а жизнь — удовольствие.
Ягиня с Кощеем вскоре зашли в дом. Рада удостоилась короткого взгляда гостя. Он быстро отвернулся, будто девочка его не интересовала, и сел за стол, но после Рада не раз подмечала, как Кощей, хмурясь, рассматривает её.
— Поздоровайся хоть с ним, — шепнула Ягиня воспитаннице.
Девочка уставилась в тарелку.
— Ой, дурная ты, — махнула рукой тётка.
— Не девочка дурная, — возразил Кощей. — А затея твоя дурная была.
Ягиня и на него махнула рукой, не обиделась.
А Рада заинтересовалась стариком. Он и пугал, и казался добрым одновременно. На вид Кощей был страшен, будто пришёл в гости прямиком из могилы: весь в старой чёрной одежде, костлявый и мертвенно-бледный, а кончики пальцев чёрно-синие, словно гниют изнутри.
Кощей подловил взгляд девочки, и она вновь уткнулась в тарелку.
— Как ты себя чувствуешь, Рада? — спросил он. Ответа не последовало. — На душе грусть, в теле холод? Мне это знакомо. У тебя так же?
— Молчит. Всё время молчит, мочи моей нет, — вздохнула Ягиня.
— Ничего, разговорим, — подбодрил её Кощей. — Я тебе, девочка, подарок принёс.
Старик порылся в поясной сумке и выудил оттуда предмет, спрятанный в мешочек с вышитым чёрным узором. Рада скосила взгляд. Красивый подарок, но непонятный. Она не дёрнулась, чтобы забрать его, и Кощей подвинул подарок ближе. Девочка неуверенно взяла мешочек.
— Бери-бери, — подбодрил её старик. — Не бойся, загляни внутрь.
— Зеркало, что ль? — догадалась Ягиня и улыбнулась: — Лучше б мне подарил.
Рада округлила глаза, когда увидела подарок. Она тут же прижала зеркальце к груди, не желая расставаться с ним. Кощей невзначай угадал её желание: ещё днём девочка пыталась рассмотреть себя, да только вода в кружке была не столь откровенна, как зеркало.
— Девочке оно нужнее, — вступился Кощей. — Пусть знает, как она выглядит на самом деле.
Последние слова показались бы Раде странными, если бы радость от подарка не затмила бдительность. Девочка поскорее расправилась с булкой и похлёбкой и принялась играться с зеркальцем. Вертела его в руках, рассматривала заднюю сторону и узоры по краям. Единственная свеча в тёткиной избе горела тускло, потому любование собой Рада оставила на завтра — пусть солнечные лучи откроют ей всю правду.