—Эй, детка, давай я тебе помогу...
Бун отодвинулся, схватил оторванный рукав блузки, как бы желая прикрыть ее, и, проглотив проклятие, снова отбросил. Она чуть повернулась, явно ища утешения. Господи помилуй, с отвращением думал Бун, взял ее, как какой-нибудь изверг, да еще на лестнице. На лестнице!
Ана... — Он нашел клочья своей рубашки, попытался накинуть ей на плечи. — Анастасия, даже не знаю, как объяснить.
Что объяснить? — повторила она еле слышно. Горло жутко саднило от жажды.
Это просто немыслимо... Давай помогу встать. — Тело скользит в руках, словно воск. — Сейчас одежду принесу или... Черт побери!
—Кажется, встать не смогу. Еще день или два. — Она облизала губы. — Впрочем, и так хорошо. Здесь останусь.
Хмурясь, он пробовал распознать, что звучит в голосе. Не гнев. И не боль. Скорее... очень похоже на... удовлетворение.
Ты не сердишься?
М-м-м... А надо?
Ну... Я практически атаковал тебя. Набросился ко всем чертям, чуть не взял на переднем сиденье машины, порвал одежду, притащил сюда и сожрал, что осталось, на лестнице.
Еще не открывая глаз, она сделала глубокий вдох, потом выдох.
—Совершенно верно. Сожрал до последней косточки. Вряд ли я еще когда-нибудь поднимусь и спущусь по этой самой лестнице таким способом.
Бун осторожно поддел подбородок Аны кончиком пальца, заставил глаза открыться.
Намеревался хотя бы до спальни дойти.
Думаю, со временем дойдем. — Чувствуя его тревогу, она перехватила запястье. — Бун, неужели ты думаешь, будто я рассердилась на то, что ты меня так сильно хочешь?
Думал, рассердишься потому, что к такому совсем не привыкла.
Ана с усилием села, морщась от боли. Наверняка пойдут синяки.
—Я не стеклянная. Нехорошей любви не бывает. Но... — Она обвила его шею руками и вы давила страдальческую улыбку. — В данных обстоятельствах меня радует, что это происходило в доме.
Он с радостью прижал ее к себе, провел руками по бедрам.
Какая у меня свободомыслящая соседка.
Это я уже слышала. — Ана испытующе куснула его за нижнюю губу. Помня, с каким удовольствием чувствовала его губы на лице и горле, принялась лениво водить губами по его лицу и шее. — К счастью, мой сосед хорошо разбирается в страсти. Сомневаюсь, чтобы что-нибудь его шокировало. Даже если я признаюсь, что часто фантазировала, воображала его, лежа одна ночью в постели.
Невозможно, но в глубине его естества вновь шевельнулось, задымилось темное желание.
Правда? Что ж это за фантазии?
Как заставить его прийти ко мне в постель. — Губы приникли к ее плечам, дыхание участилось. — Как он приходит, словно инкуб12 в ночи, когда гроза гремит в воздухе. Вижу глаза цвета кобальта при вспышке молнии, знаю, что он меня хочет так, как никто никого никогда не хотел и не будет.
Прекрасно понимая, что, если что-нибудь сейчас не сделать, они так и останутся лежать на лестнице, он схватил ее на руки.
Не могу зажечь для тебя молнию. Она улыбнулась.
Уже зажег.
Позже, много позже они сидели в разоренной постели и ели при свечах пиццу. Ана потеряла счет времени, не желая знать, полночь сейчас или близится рассвет. Они занимались любовью, болтали, смеялись, снова занимались любовью. Не было в ее жизни ночи прекрасней. Какое значение имеет время?
—Гвиневра13 вовсе не была героиней. — Ана слизала соус с пальцев. Они обсуждали эпическую поэзию, современную анимацию, древние легенды, фольклор и классические фильмы ужасов. Не совсем понятно, каким образом снова вернулись к Артуру и Камелоту, но Ана твердо отстаивала свое мнение по поводу королевы. — И ни в коем случае не трагическая фигура.
—А я думал, женщина, особенно такая страстная, как ты, проявит больше сочувствия к ее положению. — Бун раздумывал, взять ли последний кусок из коробки, стоявшей посреди кровати.
—Почему? — Aнa сама схватила кусок, принялась его кормить. — Она предала мужа, помогла сокрушить королевство, причем исключительно из-за слабоволия и потворства собственным желаниям.
Она полюбила.
Любовь не все оправдывает. — Забавляясь, она наклонила набок голову, разглядывая Буна в мерцавшем свете. Великолепный мужчина, обнаженный, взлохмаченный, с потемневшими от щетины щеками. — Весьма типично для мужчины оправдывать изменницу лишь потому, что она описана в романтическом стиле.
Вряд ли это настоящее оскорбление, но Бун все же поморщился.
Просто я не уверен, что она контролировала ситуацию.
Разумеется, контролировала. У нее был выбор, и она выбрала самый плохой вариант вместе с Ланселотом. Благодаря цветастым рассуждениям о галантности и рыцарстве, о героизме и верности оба оправданы в предательстве человека, который любил их обоих. И только потому, что не могли себя сдержать? — Ана откинула назад волосы. — Чушь!