Он влез на ближайший парапет и, глубоко вдыхая, стоял там. Сырой ветер гладил щеку.
Так прекрасно, так удивительно — никого нет, ни души, ни тела… цепочки и маленькие почтовые замочки раскачиваются на дверях и калитках, а кое-где входы в зимние отели закрыты досками крест-накрест — ну, смешно же!
Недолго думая перепрыгнул через маленький забор ближайшего отеля.
«Какой я молодой и ловкий», — подумал, словно бы наблюдая себя со стороны.
Старался ступать аккуратно — всюду была плитка, разноцветная и скользкая.
«А то подскользнешься и полетишь вверх ногами, вот будет смеху, когда тебя найдут тут мертвого, с разбитой башкой…»
Сквозь большое и толстое стекло он разглядывал стойки и столики кафе в фойе пустующего отеля. Стулья были не собраны, а так и остались стоять, будто в ожидании посетителей.
На стойке администратора лежал раскрытый блокнот, и даже виднелась какая-то запись.
«Что там, интересно, написано? — думал он. — К примеру: „Господин из пятого номера попросил его разбудить в полдень“… И вот не разбудил, и господин там спит до сих пор, ха. Или: „Забыл собрать стулья и подмести, вернусь в следующем году и все доделаю…“».
От постоянных дождей стекла были грязными. Он приложил руку и потом смотрел, как быстро тает его ладонь.
Отели располагались один за другим. Их строили на спуске к морю, и каждый последующий отель был чуть ниже предстоящего: странно, что тут не догадались снимать фильмы, где несколько злых людей пытаются поймать одного доброго, который к тому же оказался в компании милой, но неопытной девушки — девушка, правда, в самый нужный момент проявит решительность: поднимет выпавший пистолет, выстрелит кому-нибудь в ногу и тут же, ошарашенная своим поступком, бросит оружие на землю.
…Одна из дверей оказалась открыта, и он очутился во дворике следующего отеля, очень довольный собой и веселый.
«А ведь тут нет никакой сигнализации, — подумал он. — Можно забраться в любую гостиницу и жить с любимой девушкой… каждый день меняя комнаты… Зарываться в одеяла, спать — как зимние звери… По утрам ходить в ближайшее городское кафе и завтракать — как нормальные люди… тихо и сладко смеясь от своего хулиганства… время от времени находя друг у друга на одежде пух с гостиничных подушек и хохоча от того еще сильней».
«Потом приедет полиция, и тебя посадят в настоящую итальянскую тюрьму», — мрачно подумал он, чтобы немного себя угомонить.
…Трогал сырые поручни, прикасался к стенам и все поглядывал на море: стало ли оно ближе.
Услышал шум: да, это был человек — в рабочей форме, тянувший какой-то шланг возле отеля, который располагался еще ниже.
Человек зашел в подсобный домик у отеля и притих там.
Происходящее стало еще увлекательнее: стараясь не очень шуметь, он взял штурмом очередной железный заборчик и предпринял попытку незамеченным миновать новый отель, не вспугнув человека со шлангом.
Однако попасть на территорию этого отеля оказалось проще, чем покинуть ее: очередные заборы оказались выше, чем хотелось бы, и даже подобраться к ним было непросто — повсюду лежали стройматериалы, неиспользованная плитка, двери припирали помпезные сооружения из досок: без излишнего грохота все это разобрать не представлялось возможным.
Человек не появлялся, поэтому он, заботливо переступая через шланг, все бродил то туда, то сюда по территории отеля. Откуда-то, будто из подвала домика, куда зашел человек, раздавалось покашливание.
Он вспрыгнул на парапет и пошел по нему до самого края — увидел асфальтовую дорожку внизу, достаточно широкую. Можно было спуститься — хотя тут было метра три высоты…
«…Или взять и перепрыгнуть на крышу следующего отеля?» — прикидывал он. До крыши тоже было метра три.
Незаметный и неуслышанный, из своего домика вышел человек и начал сворачивать шланг.
Увидел зачарованного туриста на парапете, ничего не сказал, даже не поздоровался.
Испортил всю игру.
«А так все весело начиналось…» — думал он, снова поднимаясь наверх, к своему отелю.
Пока спускался, думал о своей смекалке и ловкости — но на обратном пути все это оказалось смешным: ну перелез — раз, ну обошел забор — два, ну перепрыгнул — три. Любой пацан так сможет.
Надо было искать другой путь к морю.
Наугад он двинулся по асфальтовой дорожке, ведущей куда-то влево от его отеля.
Навстречу никто не попадался.
Строения быстро кончились, и дорожка пошла резко вниз, меж деревьев.
Это был почти что настоящий лес.
Вдруг он увидел море — оно объявилось далеко, в полукилометре внизу, — голое и бесстыдное.
Несколько невысоких каменистых скал стояли неподалеку от берега, в воде.
Над скалами летали чайки: наконец-то он увидел их — а то лишь слышал.
Он поспешил вниз, к морю, с твердым желанием увидеть все это вблизи, и запомнить, и поскорее вернуться в отель, чтобы принести любимой в качестве подарка, и сложить возле кровати: вот море, вот скалы, вот чайки, вот рассветное небо — бери скорей, это трофеи.
Дорогу перебежал маленький зверь — кажется, заяц. Отчего-то заяц был рыжий, словно белка, но белки ведь не бегают по земле, как зайцы, когда вокруг столько деревьев. Белки живут на деревьях. Тогда кто это был?
Он не стал размышлять над этой загадкой и тут же забыл про зверька, потому что приближающееся море занимало все его сознание. Море и, да, эти, кажется, две скалы, странно стоящие возле самого берега, будто их кто-то забыл там.
«…В такой земле… — лихорадочно думал он, с каждым шагом по направлению к морю все слаще и острее ощущая свою малость. — …В такой красивой земле конечно же не могли поверить в одного бога… здесь так много всего — так много моря и неба, так много воздуха… так много дождя — когда приходит дождь… так много страсти и ярости… всем этим не мог владеть один бог. Поэтому богов в этих краях рождалось много, и все эти боги были красивы… и страстны, и яростны, и любвеобильны…»
В той стороне, откуда он был родом, ему никогда не хотелось взлететь.
Напротив, куда чаще его охватывало желанье припасть к земле и попытаться ее согреть — такую холодную, черную и одинокую.
Припасть к ней и пропасть в ней.
А здесь — здесь он оглядывался по сторонам словно пьяный, и хотелось сначала закричать, изо всех сил, чтобы от крика с этих скал осыпались несколько камней, а потом ощутить за спиной крылья, и с хрустом расправить их, и отчаянно рвануть куда-то вбок и вверх, принимая на грудь порыв ветра, готового сбить тебя в море — наивного глупца, возомнившего себя невесть кем.
Необъятная соленая вода становилась все ближе.
Он торопился по ступеням, иногда осознавая, что на лице его уже несколько минут как застыла улыбка, — и тут же забывая об этом своем тихом и упоительном сумасшествии. Но если бы кто-то увидел его сейчас — напугался бы.
По-настоящему счастливые люди, не скрывающие своего счастья, должны бы вызывать у нас ужас, ибо они невменяемы.
С каждым шагом он все больше погружался в клокотание моря, его запах, его рассеянные в воздухе влагу и власть.
Выйдя из лесной посадки на открытое пространство, он обнаружил, что на берегу располагается закрытое кафе, а возле кафе был виден симпатичный, словно бы рыбацкий, крашенный белой краской дом.
Смешно было бы найти дикий берег прямо под самым городом, и он не огорчился, а скорее обрадовался пустующему кафе и белому домику: так даже лучше.
Город за спиной лежал будто покинутый: ни огонька, ни дымка, ни движения. Только приморская зима, и чайки, давно отвыкшие от людей — а что люди? — люди узнали о том, что с моря приближается нечто ужасное, несущее всем погибель, и поспешили уехать, уплыть, оставить свои жилища.
…И только вот его позабыли и не заметили.
Его и ее.
Она лежала там, в пустой гостинице, горячая и ароматная, со своим прекрасным лицом, и он с жалостливой, отдающей прямо в сердце болью вспомнил маленькие, красиво и точно прорисованные, а сейчас потерявшие цвет губы, и маленькие зубки, всегда очень белые, и маленький язык во рту — этот язык, который… впрочем, ладно, ладно — и так понятно, как невыносимо он любил, любил, любил все это.