- Убирайтесь отсюда, Грегори! Вы слишком глупы! В конце концов, это становится просто неприличным...
18 часов 00 минут
За всю дорогу из Доркинга в Лондон Пенелопа и Гарри не сказали друг другу ни слова. На вокзале Ватерлоо девушка, едва сдерживая слезы, протянула Комптону руку.
- Я... я была счастлива познакомиться с вами... Я... прошу у вас прощения... но у меня не хватило мужества сразу сказать правду... прощайте...
Пенелопа хотела освободить руку, но Гарри удержал ее.
- Прощайте? Должен ли я из этого сделать вывод, что мы больше не увидимся?
- Послушайте, ведь это невозможно! После того, что произошло... Умоляю вас только никому не рассказывать. Иначе я останусь без работы... Вся моя клиентура настроена скорее консервативно...
- Да, я знаю, эти люди выжимают пот из народа!
Девушка удивленно вытаращила глаза. Не будь на вокзале так людно, Гарри заключил бы ее в объятия.
- Пенелопа... хотите, мы еще немного погуляем вместе?
- О да!
Они покинули вокзал и, перейдя через мост Ватерлоо, добрались до Стрэнда. Там Гарри пригласил мисс Лайтфизер в бар и, выбрав столик в самом углу, принялся с любопытством расспрашивать.
- И давно вы записались сами знаете куда, Пенни?
- Скоро год...
- А почему?
- В отместку!
- Не понимаю...
- В "Пирл и Клементин" у меня была подруга - Вирджини Максвелл. Как портниха она мне и в подметки не годилась... К тому же мне вечно приходилось то исправлять, то заканчивать ее работу - иначе Вирджини просто вышвырнули бы за дверь. Так вот, когда освободилось место старшего мастера, выбрали ее, и это от нее я теперь получаю распоряжения...
- А почему вам предпочли эту Вирджини?
- Потому что ее дядя - архидиакон в соборе Вестминстера, откуда родом жена Клементин (это, как, впрочем, и Пирл, - мужчина). Тогда-то я и поняла, что всегда буду жертвой в обществе, безжалостном к слабым и одиноким, и пошла к тем, кто обещает перемены, благодаря которым такие девушки, как я, окажутся в равном положении со всеми прочими.
В истории Пенелопы, столь поразительно сходной с его собственной, Гарри усмотрел перст Судьбы. Они, несомненно, созданы друг для друга и для того, чтобы отомстить режиму, который так несправедливо обошелся с обоими.
- Я понимаю вас, Пенни... и даже одобряю... Когда-нибудь потом я скажу вам кое-что еще... А пока можете не сомневаться: ни за что на свете я бы не согласился расстаться с вами. Мы провели вместе лишь несколько часов, но мне было бы очень тяжко жить, не видя вас...
Комптона несколько смущала привычка Пенни в любой ситуации - будь она счастлива или несчастна - выражать свои чувства бурными слезами. В высшей степени досадное обыкновение! Посетители бара - главным образом, конечно, мужчины - немедленно повернулись к ним, и в каждом взгляде Гарри читал презрение, а то и желание набить физиономию. Никто, видимо, не сомневался, что присутствует при трагической развязке романа, и коварный соблазнитель бросает на произвол судьбы влюбленную в него женщину, а возможно, и будущую мать чудесного бэби. Когда у двери замаячил силуэт констебля, озиравшего бар с типичной для всей лондонской полиции напускной небрежностью, за которой скрывается готовность действовать мгновенно и весьма решительно, Комптон ухватил заплаканную Пенелопу за руку и поспешил увести подальше. "Бобби" проводил их подозрительным взглядом, явно жалея, что у него нет никаких оснований вмешаться.
18 часов 30 минут
Субботний день подходил к концу. Марджори Рутланд, покинув стол, за которым только что выиграла двенадцать фунтов, спешила домой, на Мэрилбоун, где ее муж Герберт проработал всю вторую половину дня. Фаррингтоны катались на лодке в Хэнли - эти выходные они решили провести на лоне природы. Адмирал Норланд сидел у окна и провожал глазами плывущие по Темзе грузовые суда каждое отправлялось в дальние странствия, которых ему, Норланду, уже не совершить. Тер-Багдасарьян возвращался в Сохо - ему нужно было проверить, все ли в ресторане готово к субботнему наплыву посетителей. Леди Демфри составляла список гостей, не забыв предварительно обсудить с миссис Смит все хозяйственные вопросы. Сэр Реджинальд закрывал кейс, намереваясь заскочить к себе в клуб и немного выпить, а уж потом ехать домой. Инспектор Эверетт Картрайт, дав подчиненным последние указания, собирался в полной мере насладиться очарованием субботнего вечера в домашней обстановке, вдвоем с женой. Миссис Лайтфизер заканчивала фруктовый кекс, которым хотела порадовать Пенелопу. Таким образом, жизнь следовала по хорошо накатанной колее.
Якобы для того чтобы утешить Пенни, Комптон крепко взял девушку под руку, и так, тесно прижавшись друг к другу, они вскоре перешли на тот удивительный шаг, к которому всякий британец привыкает, едва научившись ходить, - из-за этой особенности ни один представитель любой другой нации не в состоянии его догнать (разве что побежит рысцой). На Трафальгарской площади молодые люди остановились немного перевести дух. Комптон нежно склонился к девушке:
- Дайте слово, Пенни, что вам больше не грустно!
Она улыбнулась ему самой очаровательной улыбкой:
- Нет, раз вы на меня не... не сердитесь.
- Послушайте, Пенни... может, это и выглядит немного странно, но лучше уж сразу поставить вас в известность... По-моему, я вас люблю...
- О!
- Вам это не нравится?
- Нет, но уж слишком вы спешите...
И вечернюю тишину снова прорезало дребезжащее хихиканье мисс Лайтфизер. Комптон почувствовал, что нервы у него на пределе. Когда они поженятся, надо отучить Пенелопу от этой скверной привычки, а то семейная жизнь станет невыносимой. Однако в любом случае наш герой был слишком влюблен, чтобы долго задерживаться на подобных пустяках. Наконец-то ему подвернулся случай сыграть роль соблазнителя и уподобиться тем кинокумирам, которыми он так восхищался! Разговаривая с Пенелопой, молодой человек чувствовал себя то Куртом Юргенсом, то Кэри Грантом, то Витторио де Сика и пытался придать голосу волнующие интонации, подмеченные у любимых актеров.
- Пенни... после того ужасного происшествия в Доркинге... увидев вашу растерянность... выслушав вашу исповедь... и, наконец, сказав вам о своих чувствах, я считаю себя не вправе вас покинуть!
- Ах!
Гарри был очень доволен концовкой. По его мнению, именно так выразился бы Витторио де Сика. А теперь пришло время воспользоваться методикой Кэри Гранта. И он изобразил чисто приятельскую непринужденность человека, привыкшего относиться к собственным словам лишь с той мерой серьезности, которой они заслуживают.
- У меня есть предложение! Давайте-ка спустимся в метро, доедем до Рассел-сквер... и заглянем ко мне попить чаю. Ну, что вы об этом скажете?
- А где вы живете?
- На Тэвисток-сквер.
- Прекрасное место. Я его очень люблю.
Гарри тут же решил, что и сам Кэри Грант не сумел бы разыграть большие бескорыстие и отрешенность... и то и другое, впрочем, одинаково лицемерные. Однако, оставаясь в глубине души пуританином, молодой человек испытывал легкое отвращение к самому себе - ну можно ли так бессовестно злоупотреблять беззащитностью Пенелопы Лайтфизер? Тем не менее он продолжал настаивать:
- Так вы согласны, Пенни?
- Я-то бы очень хотела... но уже довольно поздно... и с моей стороны было бы не совсем прилично идти к вам в гости, правда?
Тут, бесспорно, следовало поступить, как поступали герои Курта Юргенса. Гарри посмотрел на свою спутницу тусклым глазом навеки уснувшей рыбы (не сомневаясь при этом в собственной неотразимости) и, приглушив голос, хрипло зашептал. Вероятно, если бы какому-нибудь бегуну-марафонцу вздумалось на финише произнести речь, он изъяснялся бы таким же придушенным шепотом.
- Теперь чужое мнение не должно для нас ничего значить, Пенелопа! Речь идет о нас двоих, и только о нас двоих! Никто не утешит нас в наших страданиях... Лишь мы одни можем завоевать собственное счастье! После чая, если вы почувствуете, что слишком устали, располагайте моей постелью. Я одолжу вам пижаму... а сам уйду спать на кухню...