— А нет ли еще одной женщины, которая может претендовать на эти деньги?
— Об этом ничего не известно. Я считаю это маловероятным. Ведь у него такая молоденькая и хорошенькая жена, новая жена.
— Молодой человек,— задумчиво проговорил Пуаро,— без труда мог все это уяснить.
— И жениться на дочери? Конечно, его ничто не может остановить. Правда, отец мог бы ее тогда лишить наследства.
Пуаро взглянул на листок бумаги, покрытый аккуратными буквами.
— А что вы знаете про Веддернбернскую галерею?
— Я удивился, как вы до нее добрались?.. Или к вам кто-нибудь обратился по поводу подделки?
— А они занимаются подделками?
— Как сказать... Было одно довольно некрасивое дело. Один миллионер из Техаса с их помощью приобрел картину, за которую заплатил сумасшедшие деньги. Даже две: Ренуара и Ван-Гога. Рейуар — это маленькая головка девушки и в отношении ее возникло какое-то сомнение. У нас нет оснований предполагать, что Веддернбернская галерея сама не сделала промаха и не купила картину в святой уверенности, что им достался ранее неизвестный шедевр. Дело до сих пор остается незавершенным. Но это точно не Ренуар, а весьма ловкая подделка. Впрочем, для экспертизы вмешалось такое огромное количество специалистов и их мнения оказались настолько противоречивыми, что теперь и виноватого не сыщешь. Галерея не отказывается взять картину назад. В любом случае скандальная история взвинтила на нее цену. Ну, а миллионер тоже колебался, потому что полного единодушия нет. А вдруг это и правда неизвестный Ренуар? В полиции на этот счет сомнений нет, и поэтому галерея попала на заметку.
Пуаро посмотрел в свой список.
— А что в отношении мистера Бейкера? Вы не отыскали его?
— Это обычный подонок, такой, каких теперь много, они разгуливают бандами и врываются в ночные клубы. Всякие наркотики: героин, «Пурпурное сердце», «Кок». Девушки по нему с ума сходят. Они проникаются к нему симпатией, когда он красочно описывает, какие лишения он перенес в детстве и какой он гений. Его художественные опусы не ценятся. Ничего, кроме старого, доброго секса, если вас интересует мое мнение.
И новый взгляд на листок.
— Что вам известно о мистере Рис-Холланде, члене парламента?
— Политически у него прекрасная карьера. Великолепный оратор. Но вообще-то человек скользкий. Был замешан в нескольких сомнительных историях, из которых выходил незапятнанным. Сколотил приличное состояние, и снова есть некоторые сомнения в отношении его источников.
Пуаро подошел к последнему вопросу.
— Каково ваше мнение о сэре Родерике?
— Симпатичный старик, но почти что впал в детство. Знаете, Пуаро, меня просто поражает ваша способность всюду совать ваш нос. Нюх у вас потрясающий. Действительно, в Специальном отделе за последнее время много хлопот, во всем виновата повальная тяга писать мемуары. Один Бог знает, какие вещи выйдут на свет Божий. Все пожилые люди — и военные и гражданские — спешат осчастливить свет своими воспоминаниями о том, что не имеет значения, но иногда... вы сами понимаете... Кабинеты меняют свою политику и не хотят у кого-то возбуждать подозрительность... Вот мне и приходится умерять пыл некоторых ретивых старичков. Некоторые из них оказываются не в меру упрямыми. И вот беда: иногда важные документы не уничтожены. А у нас есть доказательства того, что некоторые державы кое-чем интересуются. Они не сделали соответствующих выводов и...
Пуаро шумно вздохнул.
— Разве я не помог? — спросил старший инспектор.
— Я очень рад узнать реальную обстановку из официальных кругов. Но нет, я не думаю, чтобы я извлек пользу из того, что вы мне рассказали.
Он вздохнул и потом сказал:
— Что вы подумаете, если кто-то между прочим вам скажет, что женщина носит парик?
— В этом нет ничего особенного,— сказал старший инспектор Нилл,— например, моя собственная жена надевает парик, когда мы путешествуем. Это избавляет ее от необходимости думать о своей прическе.
Когда мужчины уже прощались друг с другом, Нилл внезапно вспомнил:
— Полагаю, вы получили все данные в отношении того самоубийства, которое вас заинтересовало?
— Да, благодарю вас. Конечно, это всего лишь официальные факты.
— Знаете, в ходе нашей беседы что-то несомненно напомнило эту историю. Дело было печальное, хотя и весьма тривиальное. Веселая женщина, большая любительница мужчин, с достаточными средствами для бездумной жизни, много пила и все быстрее катилась под гору. А потом у нее возник пунктик в отношении здоровья. Вы знаете, как некоторые женщины-истерички вбивают себе в голову, что у них рак или что-то пострашнее. Они бегут к врачу, он их успокаивает, что у них ничего нет, но они не верят... Как я считаю, причиной этого является то, что они перестали быть такими привлекательными, как некогда, для мужчин. Именно это их угнетает. Да, такое случается во все времена. Они страдают от одиночества, бедные существа. Миссис Чарпантьер была одной из этих женщин. Не думаю, чтобы...
Он на секунду замялся.
— Ну, конечно, я вспомнил. Вы меня спрашивали о мистере Рис-Холланде? Так он тоже из когорты весельчаков. И Луиза Чарпантьер одно время была у него любовницей. Вот и все.
— Это была серьезная связь?
— Ну, вряд ли... Они вместе появлялись в каких-то сомнительных клубах и различных «злачных местах», мы же незаметно наблюдали за такими вещами. Но в прессе об этом не попадалось ни слова. Дело до скандала не дошло.
— Понятно.
— Но связь длилась некоторое время, их довольно часто видели вместе на протяжении полугода. Я не думаю, чтобы она у него была единственной, да и он у нее тоже... Так что вряд ли это вам что-нибудь дает, верно?
— Пожалуй.
— И все же,— говорил он про себя, спускаясь по лестнице,— все равно, это уже какая-то связь. Пусть тонюсенькая, но если говорить беспристрастно, то довольно постыдно признаваться, что член парламента мог сожительствовать с такой женщиной, как Луиза Чарпантьер. Наверное, из-за этого и был смущен мистер Мак-Фарлейн. Конечно, может быть, все это ничего не значит, и все же...
— Я слишком много знаю,— сердито сказал Пуаро.— Мне известно понемножку обо всех и обо всем, но пока мне общая схема не ясна. Наполовину эти факты взаимосвязаны... Необходима общая схема... Полцарства за такую схему!
— Прошу прощения, сэр? — обратился к нему мальчик лифтер.
— Не обращайте внимания, мой друг,— смутился Пуаро.