Так, так, так.
Феба одно время была учительницей Лизбет, племянницы Джосайи и Фаншетты Редмонд, кузины всех остальных Редмондов, живущих во Франции. Ее главной задачей было научить девочку французскому языку. Сама Феба свободно говорила на пяти языках и была опытной учительницей. Однако Лизбет категорически не желала учиться. Но во всем остальном она была милой и компанейской девушкой. Именно во время двухмесячного пребывания с Лизбет Феба узнала, что существует тонкий бледно-желтый атлас и диадемы. Оно же стало косвенной причиной того, что Фебу однажды поцеловал мужчина (знай об этом Редмонды, они бы ни за что ее не пригласили), равно как и ее решения покинуть страну.
Живя в такой семье, как Редмонды – а они были настоящей дружной семьей, – Феба особенно остро чувствовала отсутствие собственных фамильных корней – у нее не было дома, она никому не принадлежала, ее никто не ждал, и никому она не была нужна. А значит, у нее никогда не будет того, чем обладают Редмонды, даже не осознавая этого. Девушка поняла, что должна начать жизнь на новом месте, которое сама выберет, и больше не станет плыть по течению.
Но при этом лишние деньги ей не помешают. Не говоря уже об удовольствии провести ночь или две на пуховой перине, испробовать превосходную еду, подаваемую на серебре…
Она определенно обдумает приглашение.
Ей было известно, от кого второе письмо и что в нем сказано. Она прочитает его позже, когда останется одна в своей комнате в академии, и тоже как следует обдумает.
Феба заметила, что на письмо от Лизбет, которое она держала в руке, упала тень из окна, и подняла глаза. Странно. День был на удивление ясный. В небе не было видно ни единого облачка.
Она повернулась к окну и остолбенела.
Перед магазином остановилось огромное черное, словно вороново крыло ландо. Взгляд Фебы скользнул по золотому гербу на дверце и остановился на лошадях, одна из которых кокетливо дернула головой и стала постукивать копытом.
Лошадь была черной. В белых чулках.
Сердце Фебы забилось с удвоенной скоростью.
Матерь Божья! Вроде бы звякнул дверной колокольчик!
Феба очень осторожно повернулась. Если все это ей снится, пусть сон подольше не кончается.
Она увидела его, и в помещении стало меньше воздуха. У нее закружилась голова, словно она внезапно вознеслась на высокую гору. Мужчина был очень высок. Неожиданно все ленты, банты, перчатки, и даже вожделенная шляпка, показались вычурными декорациями, с незапамятных времен расставленными на сцене в ожидании его появления.
Мужчина обвел бесстрастным взглядом ленты, перчатки, шляпки, часы, девочек-учениц, сумочки, шали и Постлетуэйта – именно в такой последовательности. Его сюртук и ботинки были черными. Сорочка и галстук – белыми. А голос – с небольшой хрипотцой от курения – в точности таким, как она себе представляла.
– Драйден, – сказал мужчина.
Словно его имя было ответом на все самые важные жизненные вопросы.
Глава 3
Его голос гулким эхом прокатился по магазину.
Одна черная бровь слегка приподнялась. Она была безукоризненной формы.
Феба видела это в зеркале над прилавком. Мужчина стоял к ней спиной, и она имела возможность по достоинству оценить его потрясающую фигуру. Глядя на широкие плечи, узкую талию, мускулистые бедра, она как никогда остро почувствовала себя женщиной. Когда маркиз переступил с ноги на ногу, она физически ощутила, как плавно двигаются мускулы под его черной одеждой, которую он носил с такой же привычной грацией, как пантера – свою шкуру.
Ученицы Фебы застыли в углу как манекены. Их глаза стали круглыми, словно блюдца.
Постлетуэйт метнул на Фебу быстрый взгляд поверх очков. Она едва заметно кивнула. «Да, ни зрение, ни слух вас не обманывают».
– Мистер Постлетуэйт, к вашим услугам, милорд. – Он поклонился, причем с удивившей Фебу грацией, правда, когда выпрямился, она отчетливо услышала хруст суставов. – Вы оказали мне величайшую честь, посетив мое скромное заведение. Что я могу для вас сделать?
Феба попыталась рассмотреть перчатки маркиза, которые якобы стоили сотню фунтов, но он снял их и держал зажатыми в кулаке. Еще он снял шляпу и откинул с высокого лба темные волосы. Пляшущие огоньки свечей отражались в его начищенных сапогах ручной работы – по крайней мере, так писали в газетах.
Драйден держался необычайно прямо.