Брови Блисс изогнулись в легком изумлении при виде того, как он с немалой сноровкой откупоривает мутно-зеленую бутылку шампанского.
– А что мы такое празднуем?
Хозяин разлил вино по высоким бокалам, предусмотрительно уложенным в корзинку шеф-поваром, и протянул ей один из них.
– Выберите сами. Скажем, успешное начало сотрудничества…
– Я еще не дала согласия на вас работать, – возразила Блисс, правда, больше для порядка. Она чувствовала, что соблазн слишком велик. Соблазн обустроить, привести в должный порядок роскошный, грандиозный дом. Не говоря уже о соблазне крупного вознаграждения, которое сулит эта работа…
– Тогда выпьем за приятное знакомство. – Он легонько коснулся ее бокала своим. – Знаете, я думал о вас, Блисс. Больше, чем следовало бы. Больше, чем сам от себя ожидал.
Застигнутая врасплох подобным признанием, она непроизвольно отступила на шаг.
– Как-то невесело это у вас звучит.
– Не привык к тому, чтобы женщина так сильно овладевала моими мыслями и так путала планы.
Звук его голоса чуть окрашивали мягкие, певучие интонации Юга, против воли напоминая Блисс, что она, в сущности, ничего не знает об этом человеке.
– Скажите, откуда вы родом? Где живете?
Но тут словно какая-то завеса опустилась между ними. Блисс осязаемо почувствовала, как он отгородился от нее.
– Везде и нигде. То здесь, то там. Как вольный ветер. Когда я был ребенком, наша семья часто переезжала с места на место. У меня никогда не было подлинного ощущения родины. Верите ли, я нигде по-настоящему не ощущал себя дома. – Пора было менять тему. – Если вам не угодно пить ни за сотрудничество, ни за знакомство, тогда, быть может, просто выпьем за нас?
– Я ведь уже сказала…
– Да-да, я помню – никаких «нас». Но по крайней мере мы можем договориться быть хорошими друзьями. В конце концов, ведь за меня поручился сам Майкл О'Мэлли.
Что и говорить, Майкл О'Мэлли был не просто квартиросъемщиком. Майкл был ей хорошим, верным другом. Пожалуй, лучшим другом в ее жизни. И потому-то Блисс так тревожило его одиночество, отсутствие близкой женщины. И уже в который раз подумалось, что у такого хорошего человека, как Майкл О'Мэлли, смелого, честного, доброго, всепонимающего, должна быть любящая жена и полный дом ребятишек. И в который раз Блисс пожалела, что этот замечательный человек не возбуждает в ней ни малейшего любовного желания. Да, видимо, и сам к ней влечения не испытывает. Хотя после неудачного замужества она и зареклась от новых экспериментов, все же сама мысль о том, чтобы быть любимой порядочным и привлекательным мужчиной, вроде Майкла, льстила ее воображению.
Кстати, о мужской притягательности… Вот парадокс: стоило только взгляду Шейна, человека едва знакомого, задержаться на ее губах, как Блисс мгновенно чувствовала, что у нее пересыхает горло, а легким не хватает воздуха.
Он же тем временем легонько провел пальцами вверх по ее руке, с удовольствием убеждаясь: нежностью и гладкостью эта кожа может поспорить с лепестками розы.
– Вы хоть понимаете, что сводите меня с ума?
– В самом деле? – Ей бы хотелось, чтобы голос прозвучал холоднее, тверже, не столь прерывисто.
– В том-то и фокус. – Собственный голос тоже показался ему излишне напряженным и хриплым. Шейн медленно, со значением опустил бокал на стол. – Объявляю честно: если вы через минуту не прогоните меня прочь, я вас поцелую. – Он обнял ее за талию и привлек к себе так близко, что она почувствовала, как перетекает, переливается в нее тепло его тела.
Конечно же, именно так ей и следовало поступить – поставить бокал и бежать прочь, прочь от этого человека и от всей бездны безумных искушений, которые он таил в себе. Вместо этого Блисс размышляла, что такое открытое предупреждение, пожалуй, свидетельствует в пользу Шейна. Он мог бы сделать все, что ему заблагорассудится, вовсе не заботясь о ее чувствах. Тем более что и Блисс отнюдь не пыталась играть в наивность. Ведь ясно же, что нынешнее приглашение на ленч она приняла совсем не потому, что захотела отведать креветок в пряном соусе.
– Ваше время истекло.
В противоположность первому поцелую, прохладному и мимолетному, теперь ею завладели уже совсем другие губы – изголодавшиеся, полные горячей и жадной страсти. И этот натиск мгновенно вызвал у Блисс вспышку ответного жара.
Нет, его поцелуй не манил, не увлекал ее в неведомые романтические дали – он ввергал ее, ослабевшую, с дрожью в коленях, в пучину настоящего пламени. Губы Шейна больше не поддразнивали, не искушали – они уводили силой, пугали, повергали в трепет и заставляли желать чего-то еще большего.
Все тело Блисс было охвачено огнем, разум безмолвствовал, в голове образовалась странная пустота. Точно во сне, плохо понимая, что делает, она обвила его руками, услышала донесшийся откуда-то издали хрустальный звон выпавшего из пальцев и разбившегося о каменный пол бокала, но не думала об этом – руки начали сами обнимать и исступленно гладить его спину, наслаждаясь упругим ощущением крепких, плотных мускулов. Она ощущала себя такой мягкой и податливой, такой теплой и жаждущей. Шейн притянул ее ближе, крепче прижал тонкое и хрупкое тело к своему, вызвав в себе тем самым цепную реакцию неистовых желаний. Ее нежные, как шелк, губы искали новых поцелуев, рот охотно поддавался нескромным вторжениям его языка, отвечая на них чувственным танцем собственного.
Охваченный яростной, опустошительной и самозабвенной страстью, он наклонился и начал страстно целовать ее шею. Наградой было едва слышно вырвавшееся у Блисс его имя, а сама она крепче вцепилась в мужчину и запрокинула голову, безмолвно признавая за ним это право и призывая новые ласки.
Ее спина выгнулась, грудь приподнялась, побуждая Шейна желать ее еще острее. И он жаждал, он алкал ее! Ему пришлось призвать на помощь все свое самообладание, собрать в кулак всю волю, чтобы не сорвать с женщины зеленый шелк блузки. Вместо этого он прямо сквозь ткань провел ладонями по мягкой, податливой груди, удовлетворенно отмечая, как напряглись ее соски и твердостью сделались похожи на пару крупных алмазов.
– Шейн…
– Все хорошо, моя сладость. – Он вытянул из-под пояска края блузки. – Не бойся, я не причиню тебе ничего плохого.
Темное, яростное желание, не похожее ни на что изведанное ею прежде, прокатилось по всему телу Блисс, одновременно неся с собой нечто похожее на страх. Необыкновенное, волнующее чувство, жуткое и в то же время восхитительное. Никогда прежде не испытывала она такого, не догадывалась, что женщина может испытать столько всего сразу. И продолжать хотеть – все большего и большего.
– Шейн… – Слова не проговаривались, застревали в горле. Она судорожно сглотнула и попыталась еще раз: – Пожалуйста… Прошу вас… Это… Не думаю, что…
– Все хорошо, – успокаивающе бормотал он, языком лаская ей ухо и вместе с горячей влагой внося немыслимый, опустошительный хаос во все ощущения и мысли. (Блисс никогда не подозревала, что эта невинная часть тела имеет прямую связь с пылающей, мучительно ноющей точкой там, внутри…) – Не надо думать, милая. Просто отдайся на волю чувства. – Он еще крепче прижал ее к себе, давая женщине в полной мере почувствовать всю силу своего возбуждения.
Блисс услышала мучительный стон, голова шла кругом, и, захваченная вихрем первобытных инстинктов, она не сразу поняла, что этот хриплый, прерывистый звук исторгнут из ее собственной груди. Все тело как-то странно гудело и растекалось, и, точно ватные, подкашивались ноги.
– Шейн! – снова судорожно выдохнула она, почувствовав, как он сдавил пальцами и потянул ее сосок, вызывая сладчайшую боль. – Пожалуйста… не надо… я не хочу.
Он слышал, как громко кровь стучит у него в ушах. Ощущал, что тело вот-вот взорвется, а знаменитое стальное самообладание, предмет гордости Шейна, еще немного – и оставит его, испарится без следа, растопленное жаром обоих тел, повелительно и настойчиво требующих принадлежащего им по праву. И все же, услышав ее слабую мольбу, он нашел в себе силы остановиться, затормозить в последний момент, отшатнуться от края пропасти.