— Я же злился на тебя, даже не представляешь как. Все злились.
— Представляю, очень представляю, — усмехнулся Аркадий и заметно успокоился. — Поэтому свалил как можно быстрее, сразу как сообщил вам пренеприятнейшее известие. Слушать вы не могли, а морду набить вполне. Я пытался смягчить удар, сказать, что как приём таблеток по-разному действует на людей, так и прекращение приёма. То есть не обязательно вы бы расстались со своими приобретениями.
— Ведь и правда всё по-разному получилось, — подтвердил Денис. — Просто все ждали одинакового чуда, даже если бы пришлось долго до него добираться.
— Расскажи, что у ребят произошло, — осторожно попросил Аркадий.
Денис тоже начал осторожно, не то вспоминая, не то обдумывая те события.
— Ты прав, вышло по-разному. Кирилл, которому вдруг открылась красота слов, поэзии, художественной выразительности, сейчас почти забыл всё. Но ему проще всех, он женился и довольно счастлив. Успел очаровать девушку красивыми словами. Вот Санча…
…они зашли к Санче с Кириллом и Велтой, было плохое предчувствие, беспокойно и липко на душе. Неделю её не было слышно, неделю — и это оказалось безвозвратно много. Санча танцевала под собственные напевы, ломалась телом в странные позы, скакала по дивану. Увидела их, обрадовалась, что зрители пришли. Подскочила к Велте, а Велта посмотрела ей в зрачки, там даже не надо было быть специалистом, чтобы понять.
— Да! — кричала Санча. — Одни таблетки на другие! И сейчас мне ещё лучше!
Она закружилась на месте, Кирилл поймал её крепко-крепко, и она смотрела прямо ему в глаза своими, нездешними.
— Мало! Мне без них всего мало! И когда тот козёл отнял таблетки, мне было очень больно. А сейчас хорошо, и ещё пару часов будет хорошо, а потом всё равно спать. Да отпусти ты меня наконец, отпусти, сказала!
Санча подскочила к окну, подняла легкую тюль нежно-медного оттенка и покрыла ею голову, запахнулась концами.
— Вот вам — рождение Венеры!
Картинно закатила бессмысленные глаза, обмахивая себя тканью.
— Зато я красивая. Красивая! И солнце красивое! И вы красивые. Только уйдите уже.
Они смотрели на Санчу, на их Санчу, которая стала обиженным чудовищем, и если не смеялась, то заплакала бы или стала кусаться.
— Уйдите! — крикнуло чудовище, а Санчи не было, не сейчас, приходите завтра.
— Ну, крышу сносит в меру предрасположенности. И не сейчас, так потом с ней что-нибудь подобное произошло бы.
Спокойствие Аркадия не было жестокостью, ему правда было всё равно.
— Вот Юстас, например, пришел со мной разобраться, кричал много, руками размахивал… Где он теперь?
…Иногда от Юстаса приходят письма на электронную почту. Они куцые и полные разочарования в себе. Но приходят, потому что ему надо кому-то написать. Когда Юстас перестал видеть мир особенным, его фотографии превратились в ничто. То, чем он наполнил свою жизнь, рассыпалось нелепыми объектами, безликой грудой вещественного мира. Юстас стал слепым котенком, он натыкается на предметы, но чувствует в них только преграду, о которую бьётся его желание понять. Щедрая волна внимания к его работам и его жизни ударила мощью отлива ничуть не слабее, протащила лицом по камням и песку, заставила хлебать свою беспомощность, оставила наедине с самим собой. Однажды Юстас удалил все свои страницы в интернете, отказался от общения со всеми, пропал отовсюду. Денис боялся, что он собирается повторить путь Санчи, но всё обошлось. Юстас появился у Дениса рано утром в воскресенье, принес какие-то книги, которые обещал ему пару жизней назад, сказал, что улетает в Марокко. Потом напишет. Кажется, у него остался фотоаппарат, все-таки не смог расстаться. Иногда он пишет Денису электронные письма, очень редко, ведь на африканском континенте не везде есть интернет. За неполный год Юстас забрался в самую тайную Африку и только поэтому не сошёл с ума. Прошлый Новый год он молчал на берегу Атлантического океана под Либервилем, этот проведет в Дар-Эс-Саламе, созерцая в одиночестве Индийский.
— Лучше всех Велте, — не спеша продолжал Денис. — Всё осталось при ней, её добрые чувства к старикам, детям и прочим двуногим никуда не делись. Хоть завидуй. Мы будто загорелись и погасли, а она продолжает гореть ровным теплом. Говорит, что не боится, если это пройдет. Хотя — я давно её не видел, так что не знаю точно, как у неё дела.
Аркадий щёлкал зажигалкой. Официант тихо напомнил ему, что курить в кафе нельзя, но щёлкать-то можно, ответил Аркадий.