— О господи, — выдыхает она. — Как я удолбалась, финиш. В одну секунду — и начинает хихикать. — Время бежит. — И тут же, совершенно серьезно: — Жид по веревочке бежит. О господи, у меня совсем крыша поехала.
— Зря мы вас не предупредили, — говорит Шошана.
Пока она произносит эту фразу, я держу во рту дым и пытаюсь прогнать паранойю, которую пробудили во мне ее слова. Марк отбирает у меня косяк, передает Шошане — строго блюдет очередность.
— Не предупредили? О чем? — говорю я фальцетом. В носу все еще сладко от дыма.
— Это не та марихуана, которой баловались наши отцы. Уровень активных веществ совсем другой. Эта… как лучше сказать… ну, помнишь траву нашей юности? Одна затяжка нынешней травой с гидропонической фермы — все равно, что фунт старой.
— Ага, сам чувствую, — говорю я. И действительно, чувствую, недрами тела. И сажусь на пол рядом с Деб, и беру ее руки в свои. Мне хорошо. Не знаю, сказал я это себе или вслух. Пробую повторить, делаю усилие: давай вслух.
— Мне хорошо, — говорю я.
— Я ее нашла в корзине с грязным бельем, — говорит Деб. — Траву, вот где я траву взяла.
— В корзине? — переспрашивает Шошана.
— Так мыслят мальчики-подростки: для них лучшего тайника быть не может, — растолковывает Деб. — Чистая одежда появляется в его спальне сама собой, уже аккуратно сложенная, он и не догадывается, что бельевую корзину кто-то опорожняет. Для него это самый заброшенный, самый глухой уголок планеты. Короче, — продолжает Деб, — на самом дне я нашла банку от Altoids. Травы — до краев и с верхом, — Деб стискивает мои пальцы. — Мир?
— Мир, — говорю я. И действительно, возвращается ощущение, что мы с Деб — одна команда, вдвоем против всех. Потому что Деб, получив от Шошаны косяк, спрашивает:
— А ты уверена, что вам разрешено курить траву, которая хранилась в банке от некошерных пастилок? Серьезно, я же не знаю, можно вам или нет.
Хм, я и сам это подумал — а Деб сказала вслух.
— Она и на Фейсбуке бывает, — говорю я. — Это тоже не разрешено, я уверен. Какие нехорошие хасидим, — говорю я, и все мы хохочем. Без удержу.
— Во-первых и в-главных, мы ее не едим. Мы ее курим. И вообще, это же холодный контакт, все равно вреда не будет, наверно, — говорит Шошана.
— Холодный контакт? — спрашиваю я.
— Да это, — откликается Шошана. — Не бери в голову, встань-ка лучше. Живей-живей. — Они оба протягивают нам руки, помогают подняться с пола. — Давайте опять сядем за стол, — велит Шошана. И вот мы снова сидим за столом, вчетвером.
— Вот что я вам скажу, — говорит Марк, — знаете, что больше всего достает хасидов во внешнем мире? Даже мучительнее, чем всякие там грубости? Жандармский надзор со стороны простых граждан, вот что. Серьезно говорю: куда мы ни придем, нас все контролируют. Добровольные помощники полиции. Готовы арестовать нас за преступления против религии.
— И ведь совсем незнакомые люди! — подхватывает Шошана. — Вот на днях, тут недалеко, едем из аэропорта… Йури свернул к «Макдоналдсу», хотел в туалет зайти. А в дверях его перехватил какой-то дядя в кепке дальнобойщика и спрашивает: «Э, брат, а вам разве сюда можно?» Вот так вот запросто.
— Не может быть! — восклицает Деб.
— Может, — говорит Шошана.
— Учтите, я могу понять, почему люди так себя ведут, — говорит Марк. — Соблазн огромный. Знаете, у нас в Иерусалиме есть мормоны. У них там база. Семинария. Правило — договоренность с властями — такое: им разрешено иметь свою базу, но не разрешено разводить пропаганду. Нельзя никого обращать в свою веру. Короче, у меня среди них есть деловой партнер.
— Он из Юты? — спрашивает Деб.
— Из Айдахо. Его зовут Джебедия, правда-правда. Можете поверить?
— Нет, Йерухам и Шошана, — говорю я. — «Джебедия» — очень странное имя.
Марк поднимает бровь и передает мне остаток косяка. Даже не спрашивая разрешения, встает, берет банку, лезет в сумку своей жены за другим тампоном. Обжился у меня дома, точно у себя. Я слегка задет его поведением, еще больше, чем его фокусами с белым хлебом: во дает, пришел в гости и выкурил всю траву нашего сына. У Деб, наверно, возникла та же мысль. Деб говорит:
— Когда вы доскажете, я пошлю Треву СМС, подстрою так, чтобы он нескоро вернулся.
— Лучше бы нескоро, — вторю я.
— Вообще-то я ему прикажу: «После тренировки — сразу домой». Или нет: напишу, что разрешаю ему поужинать с друзьями, но чтобы дома был в девять, и ни минутой позже. Тогда он станет клянчить: «А можно в десять?». Если я ему напишу: ладно, но чтобы ночевал дома, мы в полной безопасности.