Кэт: Я не дюймовочка, я - Кэт!
Жираф идет навстречу Зомби. Кэт и Верблюд наблюдают за ним. Жираф останавливается и поворачивается к ним.
Жираф (обиженно): Ну, и чего вы уставились? У вас свои развлечения, у меня свои. Может, мы наконец-то нашли друг друга, а вы всю романтику портите.
В это время Зомби накидывается на Жирафа.
Верблюд: Сзади!
Верблюд бросается на выручку. Но Жираф справляется и сам. Он наклоняется и отталкивает от себя Зомби.
Жираф: Спокойно! Это у нас такие прелюдии! (Зомби) Любимая, иди ко мне!
Жираф уходит. Зомби послушно плетется за ним.
Кэт (обеспокоенно): Он справится один?
Верблюд: Это ведь Жираф. С ним все будет хорошо.
Слышны громкие хрипы. Много хрипов. Вбегает Жираф.
Жираф (испуганно): Аллах Акбар! Валим отсюда!
Жираф убегает.
Кэт: Что это с ним?
Верблюд пожимает плечами. В комнату вваливается целая армия Зомби. Злобно хрипят. Ну, не мяукать же им, окаянным.
Верблюд: О, черт, бежим!
Верблюд хватает Кэт за руку, и они убегают. Зомби медленно тянутся за ними. Гремит музыка (что за оркестр опять возник?) и гаснет свет. И правильно, нечего такие страсти людям показывать, они же набожные все, или почти все.
Сцена три.
Явно уже где-то в другом месте, хоть зуб давай. Хотя и так понятно, они же убежали, так что зуб лучше приберечь. Кто они? Кэт, Верблюд и Жираф.
Сначала темно. Потом играет индийская веселая музыка и включается свет. Троица танцует, как заправские индусы. С чего вдруг? Можно было бы сказать, что это нужно для сюжета или это - такое решение сцены, помогающее раскрыть характеры наших персонажей, но врать нехорошо. Просто автору так захотелось. Ему это кажется забавным. И потом, в "Симпсонах" было, в "Сестрах" Бодрова было, в индийском кино было, значит, тоже можно использовать.
Потом музыка смолкает. Кэт, Верблюд и Жираф останавливаются и удивленно переглядываются.
Кэт: Кажется, оторвались.
Жираф: Ага! Прямо, как у Фрэнка Судола.
Кэт: У кого?
Жираф: У Судола. Ну, в "Мясорубке". Не смотрела что ли?
Кэт вопросительно смотрит на Верблюда. Тот улыбается.
Верблюд: Жираф кинофрик. Видел столько треша, сколько снять не успели.
Жираф (воодушевленно): Короче, там тоже все превратились в живых трупов и гонялись за стариком. А он ваще шизанутый какой-то, то с собой, то с ботинками разговаривал и передвигался с помощью бодяги, не помню, как она называется.
Кэт: Что за бодяга такая?
Жираф: Ну, у нас деды с палочками и бадиками ходят, а у них с этими штуками. Там фиговина такая по типу стремянки с ножками, они на нее опираются и ходят. (Верблюду) Не помнишь, как она называется?
Верблюд: Неа.
Кэт: Да я поняла, что это за штуковина.
Жираф: Не суть. В общем, он поперся за новыми ботами, а сам еле ноги передвигает. Ну, за ним, естественно, живые трупы, целый город прям, и не могут догнать. Дед чуть ли не покурить успевает, чуть кто приблизится, он бодягу в них свою по самые гланды впихнет и дальше чешет. А эти ну такие медленные, прям как Петров в формуле 1.
Верблюд: Да им только с карманными собачками соревноваться в скорости.
Кэт: Странное кино какое-то.
Жираф: Обыкновенный гавнотреш, но жизненный, на нашу ситуацию похоже.
Кэт (с интересом): И чем все закончилось?
Жираф: Не помню.
Верблюд: Да он пол фильма продрых, как обычно.
Жираф: Иди ты! Когда скучно, меня всегда в сон тянет. Рефлекс.
Верблюд: Похуже отмазки не придумал?
Жираф: Ты вообще в кино не сечешь!
Кэт (примирительно): Мальчики, не ссорьтесь! Ситуация немного не та. Нас, как бы, преследуют.
Верблюд: Угу, пойду как раз обстановку проверю.
И, действительно, уходит, вот неожиданно- то! Верблюд смотрит, что да и как, ружье, конечно же, наготове.
Жираф (Кэт): А ты плясать что ли любишь?
Кэт: Я обожаю танцевать. В детстве балериной хотела быть. Ну, как хотела, даже в балетной школе занималась.
Жираф: Незаметно.
Кэт: Да я недолго. А ты тоже любишь танцевать?
Жираф: Терпеть не могу.
Кэт: Зачем тогда плясал?
Жираф: Ну, вы дрыгались, и я с вами. Не хотел выделяться.
Кэт не знает, что сказать. Не очень ей ответ Жирафа понравился. Может, решила, что он тоже придурочный. Возникает неловкая пауза, благодаря которой, Кэт и Жираф вспоминают про Верблюда и смотрят в его сторону.
Жираф: Старик, ну че там?
Верблюд: Да че-то непонятно. Тихо все.
Кэт: Тихо - это хорошо. Я люблю, когда тихо.
Жираф: Я бы сказал, что это скорее подозрительно.
Верблюд: Вот именно. Тихо, как перед бурей. Может, они затаились просто?
Жираф: Ага! Или ушли на тихий час.
Кэт: Они, че, в детском саду? Нет, мне кажется, что они умерли уже. Поняли, что есть больше некого, расстроились и умерли.
Верблюд: Как все просто. Кто там сказал, что все гениальное просто? Чехов что ли?
Кэт: Возможно. Он много чего говорил.
Жираф (возмущенно): Какой возможно? Вы че, кролики, я не хочу, чтобы они так просто умирали.
Кэт: Почему?
Жираф: Кого я тогда валить буду? Я, можно сказать, только во вкус вошел, почувствовал себя героем и все такое, а тут такой обломище.
Верблюд: Во-во, старик. Как-то вяло это будет. Гавно, а не история. Че нам делать-то тогда? Весь смысл пропадает. Сейчас мы герои, они - злодеи, у нас противостояние, и правда на нашей стороне. А если они все копыта откинут, то и мы ни фига не герои, и надежда на светлое будущее под вопросом. Короче, тихо тут. Я к вам, а то совсем расстроюсь.
И, действительно, к ним пошел. Не обманул.
Жираф: Нда...
Верблюд: Че делать будем?
Все переглядываются. Извечный русский вопрос: "Что делать?", как всегда остается без ответа. Повисает пауза. И кто ее, несчастную повесил?
Кэт: А ведь забавно.
Верблюд (с надеждой): Что забавно?
Кэт: Я в детстве мечтала о чем-то подобном. Только стыдно было немного и страшно.
Жираф: Это ты сейчас о чем, дюймовочка?
Кэт: Ну, я маленькая была и нередко представляла, что все люди куда-нибудь исчезнут, и я одна останусь. Ну, то есть, не так, когда из дома все ушли по делам, а ты возле телека сидишь, мультики смотришь, а совсем исчезнут, пропадут. И так хорошо становилось, что теперь мне все-все-все принадлежит: и дома, и машины, и реки, и магазины в которых целое море ирисок и шоколадок; и можно делать все, что захочется, а главное людей нет придурочных, от которых прямо голова болит. А потом страшно становилось. Ну, то есть как страшно? Я же понимала, что это нехорошо - желать, чтобы все исчезли. Это же значит, что я их смерти хотела, а смерть - это плохо, то есть это вообще ужасно, нельзя людям такого желать. Но я все равно мечтала. И очень часто.