- Клянусь Черным Быком, это по мне! - Тордул жарким взглядом оглядел притихших дружков.
- Это было в давние времена, - поспешно добавил Горгий, - сам я ни разу не видел...
- Скоро увидишь! - Тордул трахнул кулаком по столу.
Тут произошло непонятное. Лохматый, что спал с перепоя, вдруг сорвался с места, метнулся к двери. И выскочил бы, если б Ретобон не прыгнул вслед, не подставил беглецу длинную, как жердь, ногу. Лохматого потащили в темный угол, вокруг сгрудилось несколько человек... На миг увидел Горгий безумно выпученные глаза, вывалившийся язык... Лохматый захрипел...
Топот ног, звон оружия - в погреб спускались стражники в желтых кожаных нагрудниках. В темном углу люди Тордула закидали тело удавленного тряпьем.
Воцарилась тишина.
- Есть ли здесь грек из Фокеи? - раздельно выговорил старший стражник греческие слова.
Горгий поднялся, не чуя под собой ног.
- Ты хозяин корабля? Великий царь Тартесса желает видеть тебя.
- Что же это за черная бронза, которую жаждал
заполучить ваш Горгий?
- Да что-нибудь вроде современной бериллиевой.
- Бериллиевая бронза? Ну, это действительно очень
прочный сплав. Кажется, его используют для особо важных
пружин и еще для чего-то. А в Тартессе делали из черной
бронзы мечи?
- Вероятно. Меч из черной бронзы перерубал обычный
бронзовый меч.
- Серьезное, значит, по тем временам оружие. Понятно,
почему был у них закон, запрещающий его продажу: боялись
соперничества. Так?
- Да. Опасались главного своего врага - Карфагена.
- Главный враг... Главная забота - выделка оружия... И
так на протяжении всей истории. До чего же все-таки
драчливо человечество. И не пора ли договориться,
остановиться...
5. ВЛАСТИТЕЛИ ТАРТЕССА
В каменной палате журчал фонтан. Певцов и танцовщиц за обедом не было давно потерял к ним вкус престарелый владыка Тартесса.
Аргантоний сидел во главе стола. Сам рвал пальцами жирную баранину, сам раздавал куски - сначала верховному жрецу Павлидию, потом верховному казначеи Миликону, придворному поэту Сапронию, потом другим, кто помельче. Сотрапезников было немного - лишь самые приближенные, именитейшие люди Страны Великого Неизменяемого Установления. Царские кошки - рослые, откормленные - сидели вокруг Аргантония, утробно мурлыкали. Им тоже перепадали жирные куски.
- Замечаю я, Сапроний, - сказал царь, - последнее время ты много ешь, но мало сочиняешь.
Толстяк Сапроний всполошился, спешно обтер руки об одежду, воздел их кверху:
- Ослепительный! Каждый проглоченный мною кусок возвращается звучными стихами, славящими твое великое имя!
Аргантоний удовлетворенно хмыкнул. Он ценил придворного поэта за умение красноречиво высказываться. Искусство стихосложения было не чуждо царю: добрую половину тартесских законов он некогда сам, своею рукою, положил на стихи. И теперь нет-нет да и низвергалось на царя поэтическое вдохновение, и глашатаи выкрикивали его стихи на всех перекрестках, и помнить их наизусть был обязан каждый гражданин Тартесса, если не хотел быть замеченным в сомнениях.
Сапроний начал читать. Пылали от верноподданнического экстаза его жирные щеки, тряслось под цветным полотном огромное брюхо. Гремел и отдавался под каменными сводами его сильный, звучный голос:
Что есть Сущность? Внимай: Сущность есть Неизменность!
Вьется овод вокруг круторогой коровы всегда неизменно,
Неизменно вращается обод колесный вкруг оси тележной,
Неизменно вращается солнце вокруг Тартессиды,
Неизменность - и мать и сестра твои, вечная Вечность,
На устоях твоих и воздвигнуто вечное царство Тартесса...
Сапроний икнул и продолжал с новой силой:
В чем Основа Основ? В Накоплении, вечно текущем.
Вечен тысячелетний Тартесс в накопленье Основы.
И пока за пиримом пирим серебра голубого
В щит Нетона ложится...
- Стой, - прервал Аргантоний вдохновенную речь поэта. - "За пиримом пирим" - плохо. Не поэтично. Слово "пирим" годится только для рудничных донесений. "За крупицей крупица" - так будет хорошо.
- Хорошо? - вскричал Сапроний. - Нет, Ослепительный, не хорошо, а превосходно!
Тут поднялся сухонький человечек с остроконечной бородкой. Кашлянув и прикрыв рот горстью, дабы не обеспокоить соседей дыханием, он произнес тонким голосом:
- Дозволь, Ослепительный, уточнить слова сверкающего Сапрония. Он говорит: "В Накоплении, вечно текущем". Это не совсем точное определение. Сущность Накопления - неизменность, а не текучесть, хотя бы и вечная. Ибо то, что течет, неизбежно изменяется, и это наводит на опасную мысль об изменчивости Неизменного, что, в свою очередь, ставит под сомнение саму Сущность и даже, - он понизил голос, - даже Сущность Сущности.
- Да что же это! - Сапроний встревоженно затряс подбородками. - Я, как известно, высоко ценю ученость сверкающего Кострулия, но не согласен я! В моей фразе понятие "Текучесть" совокуплено с высшим понятием "Вечность", что не дает права искажать смысл стихов, суть которых как раз и подтверждают Неизменность Сущности, а также Сущность Неизменности.
- И все-таки стихи уязвимы, - мягко сказал Кострулий. - Даже оставив в стороне тонкости основоположений Вечности и Текучести, замочу, что на протяжении десяти строк сверкающий Сапроний ни разу не упомянул великого имени Аргантония. А, как известно, упоминание не должно быть реже одного раза на шесть строк.
Сапроний подался к царю тучным корпусом.
- Дозволь же. Ослепительный, дочитать до конца - дальше идет о твоей непреходящей во веки веков славе... - Он вдруг осекся, завопил: Ослепительный, скажи светозарному Павлидию, пусть он не смотрит на меня гак!
Павлидий, слегка растянув тонкие губы в улыбке, опустил финикийское стеклышко, сквозь которое смотрел на поэта.
У Аргантония борода затряслась от смеха.
- Уж не попал ли наш Сапроний в твои списки? - спросил он.
Павлидий убрал улыбку с лица.
Государственные дела не оставляют мне времени для повседневного наблюдения за поэзией - это, как известно, поручено Сапронию. А он, как мы видим, и сам попадает под власть заблуждений. Чего же удивляться тому, что произошло на вчерашнем состязании поэтов? Взять хотя бы стихотворение Нирула...