Он притянул к себе ту черноволосую танцовщицу, на которую все посматривал Горгий, усадил на колени. Она пыталась высвободиться, но Миликон держал ее цепко.
– Послушай, Павлидий, – сказал он, – надо бы издать особый указ, запрещающий высокорожденным драться друг с другом. От блистательного и выше.
– До светозарных? – осведомился Павлидий.
Миликон усмехнулся в душистую бороду:
– Светозарных в царстве всего двое: ты и я. А я, как известно, не драчлив.
– Да, это всем известно, – благодушно согласился Павлидий. – Сам ты не дерешься.
– И сам не дерусь и детям своим лезть в драку не дозволяю.
– Ты очень благоразумен, – процедил сквозь зубы Павлидий и прикрыл глаза. Его розовые морщинистые веки слегка дрожали.
Горгий встретился взглядом с танцовщицей. Она все еще сидела у Миликона на коленях, отводила его руки, обвитые до локтей серебряными браслетами. Хоть и грызла Горгия тревога и томили неясные предчувствия, а тут он все позабыл: открытый взгляд женщины будто до костей прожег.
Одутловатый старик вылез, наконец, из-под стола с той стороны, да неудачно. Запутался в ногах у Миликона. Верховный казначей вскочил, заругался. Танцовщица воспользовалась случаем: выпорхнула в дверь. Старик крикливо оправдывался – как видно, уверял, что схватил Миликона за ноги без злого умысла. Трое дюжих блистательных держали его за хитон, залитый вином. Старик отбивался, кричал, что никогда не имел сомнений, хотя уже сорок лет его не производят в сверкающие, и это ему обидно, но тем не менее никогда, ни разу он не усомнился и твердо знает, что нет большего счастья, чем счастье быть ничтожной песчинкой под ногами Ослепительного, да продлят боги его жизнь. Но Сапроний рявкнул, что обида – это уже сомнение, и ученый Кострулий поспешил уточнить высказывание, и, судя по всему, назревала новая свалка.
Горгий не стал ее дожидаться. Никто на него не смотрел, и он, пятясь, прошмыгнул в приоткрытую дверь.
Он очутился на террасе, опоясывающей внутренний двор. Белели толстые колонны, подпиравшие крышу террасы. Слитно, темной стеной стояли во дворе деревья.
Горгий, тихо ступая, пошел по террасе, отыскивая выход из дома, и вдруг отпрянул к перилам: перед ним, словно из-под земли, выросла белая фигура. Он всмотрелся и узнал давешнюю танцовщицу. Шагнул к ней – она отступила, выставив перед собой руки. Ее широко раскрытые глаза занимали, казалось, пол-лица. Мешая греческие слова с тартесскими, она прошептала:
– Уходи скоро... домой, Фокея... Тартесс плохо... скоро плохо... Понимаешь?
Что ж тут было не понять? И еще понял Горгий из ее сбивчивых слов, что Миликон сегодня обидел верховного жреца Павлидия и тот ему не простит.
– Плохо... скоро плохо...
Она повернулась, чтобы убежать, но Горгий успел схватить ее за руку.
– Подожди, – пробормотал он, и она замерла в его объятии, тревожно глядя снизу вверх огромными глазами. – Подожди, женщина, – повторил он, пьянея от жара ее тела. – Ты кто ж такая? Рабыня у этого толстого?.. Как тебя зовут?
– Астурда, – сказала она.
– Астурда... У тебя мягкие волосы... Пойдем туда. – Он мотнул головой в сторону сада.
Тут опять закричал ребенок – пронзительно и жалобно. Сразу откликнулся второй. Горгий остолбенел. Опустив руки, уставился в темноту сада: крики неслись оттуда.
– Детей мучают, нечестивцы... – Он поцокал языком.
Легкий смех прошелестел рядом.
– Это кошки, – сказала Астурда.
– Кошки? – недоверчиво переспросил Горгий.
И резко обернулся, услышав добродушный голос Павлидия:
– Нигде не найдешь ты, грек, таких котов, как в Тартессе.
Горгий вытер взмокшие ладони о гиматий. Пес плешивый, подкрадывается неслышно, подумал он. Давно ли здесь стоит?.. Уголком глаза Горгий видел, как метнулась прочь, растворилась в темноте Астурда.
– Жарко в палате, не правда ли? – продолжал Павлидий, подходя ближе. – Я тоже излишне согрелся едой и вином.
Кошачий вой в саду жутко усилился и вдруг оборвался шипением и воплями ярости. Было похоже, что коты дрались, и гонялись друг за другом, и карабкались на деревья. Горгию захотелось поскорее отсюда убраться.
– У нас прекрасные охотничьи коты, – сказал Павлидий. – В царстве развелось много кроликов. Они пожирают посевы, и высокорожденные охотятся на них с помощью котов. Надо бы взять тебя, грек, на кошачью охоту, но ты, я знаю, торопишься.
– Да, светозарный, – подтвердил Горгий. – Меня ждут мой хозяин и сограждане.