Крут и своеволен владыка Тартесса к согражданам. Строго блюдет законы, а их в Тартессе великое множество, и все они, по слухам, записаны стихами. Но к эллинам Серебряный человек неизменно добр. Зовет их к царскому столу, потчует медовым вином, одаривает щедро. Сам не гнушается вникать в торговые дела. Может, потому и добр, что далека от Тартесса Фокея и не посягает на его богатства.
Верно, далек и финикийский Тир, но с финикиянами были в старину у Тартесса раздоры. Недаром поставили финикияне вблизи Тартесса свой город Гадир[14] - будто занозу воткнули в глаз. Пал Тир, и не бороздят Море корабли финикиян, - а Гадир стоит, обнесенный крепкими стенами, и люто враждует с могучим Тартессом, и пытается перебить ему дорогу к Оловянным островам.
Ныне Гадир держит руку Карфагена - по родству крови (тоже ведь финикиянами был поставлен Карфаген) и по необходимости опереться на сильного союзника…
Да, сильно поднялся Карфаген. Замыслил, отнять у фокейцев Талассу… загородил, как говорят, кораблями Столбы…
При этой мысли у Горгия засосало под ложечкой. Сплюнул за борт, велел Диомеду подать еду. Поколотил сушеную рыбу о палубу, ловко содрал шкурку. Разломил лепешку, налил в чашу разведенного вина.
Жуя и запивая, хмуро смотрел на пустынное море.
- Молодцы все-таки эти древние. Отваживались пускаться в такие плавания на жалких скорлупках. Какое водоизмещение могло быть у корабля Горгия?
- Ну, что-нибудь около ста тонн. Не такая уж, собственно, скорлупка.
- Да, если вспомнить, что Ален Бомбар пересек Атлантический океан на резиновой шлюпке… Пожалуй, современные люди тоже молодцы.
- Безусловно. Но Бомбар был в центре внимания всего мира, и оснастка у него была что надо. А древние мореходы… у них ведь не было даже обыкновенного компаса, не говоря уже о секстанте. Вот уж поистине «по рыбам, по звездам…» Какие только страхи и ужасы им не приходилось преодолевать.
- У вас там кормчий говорит, что океан за Тартессом мелеет и чудища всякие ползают. Откуда у греков эти сведения?
- Тут два возможных объяснения. Первое относится к легенде о гибели Атлантиды: когда уходит под воду большой кусок суши, поднимаются к поверхности огромные тучи ила и водорослей. Второе объяснение более правдоподобно.
Тартесситы, а вслед за ними и карфагеняне могли нарочно распускать слухи о «застывшем море» и прочих ужасах, чтобы отбить охоту у соперников плавать к Оловянным островам.
- Иначе говоря, экономическая конкуренция?
- Именно.
ГЛАВА 2
Почему лиса отпустила зайца?
Впереди, над невидимыми еще, но близкими Столбами, низко стоял Гелиос. В его красноватом закатном свете не сразу заметили греки трехрядный корабль. А когда увидели - приуныли.
Поворачивать назад? Бесполезно, подумал Горгий. Не уйти от погони…
Эх, не послушался старейшину в Майнаке, не пошел в Тартесс по сухому пути. Глотал бы сейчас, трясясь на быках, пыль горных троп - да была бы при себе свобода. Трудно ее получить, а потерять - пустяк…
Он смотрел на приближающийся карфагенский корабль, на огромный резной, расписанный красками глаз на его борту. Смотрел на приближающееся рабство…
Уже видны смуглые воины в кожаных доспехах. Лохматые бородачи поигрывают пращами, скалят зубы. А впереди, на самом носу, стоит молодой воин с яростным лицом, медный шлем его горит зловещими отблесками заката, он потрясает копьем и кричит, указывая грекам на парус.
Горгий велел парус спустить.
Корабли сошлись бортами. Оцепенело смотрели греки, столпившись у мачты, как закидывали карфагенские воины крючья, зацепляясь за борт.
Попрыгали, хлынули, затопали по палубе - и все с криками, будто на базаре. Окружили, наставили копья. Запах кожи и пота смешался с неистребимым запахом коровьего навоза, что шел из опустевшего стойла.
Резкий гортанный выкрик - и все смолкло. Молодой военачальник (лицо темное, глазищи неистовые) обвел греков взглядом, сказал что-то. Горгий понял: старшего выкликает, - подобрал полы гиматия, шагнул вперед. Двое подскочили, скрутили руки сырыми ремнями. Третий цапнул за бороду кормчего, пинком отшвырнул его в тесную группу греческих матросов, а сам встал к рулевому веслу. Было и это понятно: поведут корабль в Гадир, а может, и в самый Карфаген, поделят добычу, продадут греков в рабство. Или гребцами прикуют навечно к скамьям своих кораблей.
Прощай свобода…
С карфагенского корабля неспешно перелез через борт дородный человек с выбритой до синевы головой. Был он одет не по-военному, но подпоясан дорогой перевязью с коротким мечом. Воины почтительно расступились перед ним. Он подошел к молодому военачальнику, бросил несколько слов. Тот, видно, возразил. Бритоголовый повел на него набрякшим веком, этого оказалось достаточно: молодой, сверкнув непримиримыми глазами, повиновался, отошел в сторону.
Горгий ощутил на себе жесткий оценивающий взгляд. Услышал вопрос на ломаном греческом - шел он будто из чрева карфагенянина.
- Это твой корабль?
- Нет, господин, - поспешно ответил Горгий. - Я выполняю волю своего хозяина, Крития из Фокеи.
- Критий из Фокеи, - повторил бритоголовый, еле шевеля губами. - Куда послал тебя Критий? В Тартесс?
- Да, господин. По торговому делу.
- Ты непохож на грека, фокеец. Где ты рожден матерью?
- В Колхиде, на понте Эвксинском.
Неясно было, понял бритоголовый это или нет. Он сказал что-то воинам, и те мигом расшвыряли грубые холсты и доски, прикрывавшие трюм. Трюм был набит серым песком, из него торчали горлышки полузакопанных амфор. Темнокожий воин сорвал залитую смолой затычку - ком виноградных листьев, - сунул в амфору копье. Несколько амфор вытащили воины. Тыкали копьями в песок - не спрятано ли что в нем.
- Вино и масло, - сказал Горгий бритоголовому. - Еще египетские благовония…
- Это весь твой товар? - презрительно спросил тот.
Горгий заколебался. Все равно ведь обшарят корабль, уж лучше сказать правду.
- Еще янтарь…
- Показывай.
Горгий взглянул на свои руки, прикрученные к бокам. Повинуясь жесту бритоголового, воин развязал ремни. Горгий повел важного карфагенянина в дощатую каюту. Стража двинулась было следом, но тот взмахом руки пригвоздил ее к месту.
В каюте карфагенянин уселся на скамью, по-домашнему ослабил перевязь, распустил живот. Горгий достал из тайника мешочки с янтарем. Карфагенянин долго разглядывал золотистые и зеленоватые куски. В брюхе у него урчало, взгляд уже не был жестким. Отобрал штук десять, сунул за пазуху. Корабль качнулся, он чуть не сполз со скамьи - Горгий деликатно придержал опасного гостя за круглый локоть.
- Светлая Танит! - вздохнул карфагенянин. - Люди по твердой земле ходят, едят жареных молочных щенят… искусные женщины их развлекают… А мы с тобой, грек, болтаемся в море, как луковицы в тощей похлебке.
Горгий удивленно посмотрел на него: уж не ищет ли бритый сочувствия? Решил промолчать.
- Верно говорю? - не отставал карфагенянин.
Пришлось Горгию согласно кивнуть.
- Что поделаешь, служба такая. - Карфагенянин еще расслабил перевязь, поставил меч меж коленей. - Ты меня не бойся, грек. С тебя и взять-то нечего: товар твой - кал собачий.
Вдруг осклабился, ткнул Горгия большим пальцем под ребро: пошутил.
Играет со мной, как лиса с зайцем, подумал Горгий, отирая взмокшие ладони о гиматий.
- И корабль у тебя - поганая лохань. Верно говорю?
И опять согласился Горгий. А сам подумал: много ты понимаешь, базарный вор… Одного свинца на обшивку днища двести талантов пущено…