Стражники, тыча древками копий, теснили толпу подальше от храма, отжимали ее к башне Пришествия. Люди вытягивали шеи, глядя на торжественный выход высокорожденных. Шли они по порядку, с женами и без жен, и каких только не было украшений на их многоцветных одеждах! Блистательные расположились лицом к толпе на нижних ступенях храма. Повыше встали сверкающие. Место светозарных пустовало: еще не успел назначить их новый царь.
Грянули приветственные крики: по ковру поднимался на верхнюю ступень царь Павлидий, Ослепительный, в белой одежде с золотыми изображениями бога Нетона. Его сопровождали ближайшие придворные.
Младшие жрецы зажгли курильницы, в безветренное небо потянулись белые столбы благовонного дыма.
Павлидий поднялся на возвышение перед нишей, обернулся к толпе…
Площадь ликующе заревела.
- Щит Нетона! Щит Нетона, бога богов!
- Сла-ава царю Павлидию!
Тонкие губы Павлидия растянулись в улыбке. Щит, висевший у него на груди, был невелик, но тяжел, ремни врезались в шею, но Павлидий заставлял себя стоять прямо. От щита шло тепло. Щит из голубого серебра всегда был теплым на ощупь - знак того, что он угоден Нетону.
Павлидий улыбался. Он мог себе позволить довольную улыбку. Бунтовщики разгромлены. Освободившиеся отряды, конные и пешие, двинуты на помощь воинам, сдерживающим гадирцев. Сегодня гадирцы будут отброшены за Бетис, их погонят на восток, за пределы Тартессиды; и если карфагеняне не успеют прислать им подмогу, то надо с ходу ворваться в Гадир. Надо, наконец, стереть с лица земли этот город - занозу в глазу великого Тартесса. А потом придется дать решительный бой карфагенскому флоту. Трудное это будет сражение. Добраться бы только до их кораблей, завязать рукопашную - и тогда тартесские чернобронзовые мечи и секиры сделают свое дело.
Нетон, бог богов, получит сегодня хорошую жертву - было бы странно, если бы, приняв ее, он не даровал своим верным тартесситам военной удачи.
Павлидий улыбался, глядя, как ликует народ Тартесса при виде святыни - щита Нетона, щита из голубого серебра. За долгое царствование Аргантония сделан этот щит - крупица за крупицей. Второй, наполовину меньше, тоже вынесен к народу, его держит Укруф, стоя ступенькой ниже. Пусть знают тартесситы, что их правители не сидят сложа руки, что они неутомимо ведут Накопление, выполняют священные заветы предков.
- Слава-а тысячелетнему царству!
- Бог богов Нетон, помилуй нас!
Павлидий простер руки - крики на площади умолкли. Он стал выкрикивать слова молитвы - слова, которых люди не понимали, потому что они принадлежали древнему языку сынов Океана.
А когда молитва была сотворена, настал черед жертвоприношению. Из восточных ворот потекла длинная вереница оборванных испуганных людей. Крепко привязанные друг к другу, они бежали, подгоняемые стражниками, на площадь, на расчищенное место между ступенями храма и толпой горожан. Сбились в кучу. Стражники отделили от них десятка три обреченных, связанных особой веревкой.
Снова заговорил Павлидий, и глашатаи зычными голосами повторяли каждое его слово. Это презренные бунтовщики, поднявшие оружие на великий Тартесс, сейчас их главари будут принесены в жертву Нетону, богу богов, а остальные - отправлены на рудник голубого серебра.
К деревянным колодам подошли палачи, поигрывая топорами.
Площадь орала неистово. Крики негодования слились в протяжный рев. Обреченные вжимали головы в плечи. Лишь один из них, долговязый, с изрытым оспой лицом, стоял прямо и спокойно. Он в упор смотрел на одного из царских приближенных - молодого, в лиловом гиматии, с серебряными пряжками на груди.
И Тордул, ощутив на себе пристальный взгляд, забеспокоился. Он повел глазами - и встретился с ненавидящим взглядом Ретобона. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Тордул опустил глаза. Вдруг он встрепенулся, побежал, расталкивая придворных, вниз по ступеням храма. Он что-то кричал, но голос его тонул в реве толпы…
Горгий и Эхиар плели тугие пучки из длинных каштановых волос. Астурда сидела у стены и плакала, уткнув лицо в колени. Она стыдилась своих остриженных волос, не достигающих затылка, и голова ее была покрыта.
Не устояла, поддалась уговорам Горгия: у греков бывало, что молодые женщины отдавали свои волосы для тетивы катапульт. Так вот всегда: мужчины дерутся, а женщинам - слезы…
Эхиар был необычно возбужден.
- Не плачь, цильбиценка, - говорил он, скручивая прядь волос. - Ты поклоняешься другим богам, но есть бог богов, и ему угодна твоя жертва… Ты увидишь сейчас… увидишь, как падет недостойный… Только истинным царям известно орудие возмездия. Бывало и в прошлом, что верховные жрецы пытались завладеть троном, и тогда мудрый царь поставил на башне катапульту… Раз в году верховный жрец подставляет сердце карающей стреле… ни о чем не ведая. - Хриплый смех вырвался у Эхиара. - Я хотел уйти в могилу вместе с Тартессом, но мне не удалось… не удалось накопить голубого серебра сверх меры… сверх той меры, за которой начинается гнев Нетона… Пусть так… Но зато я увижу, как падет недостойный… Павлидий - так его зовут? Ах-ха-ха-а…
От его лихорадочной речи, от жуткого смеха Горгию было не по себе. Сейчас он хотел лишь одного: пусть скорее выстрелит катапульта, пусть будет все, что угодно богам. Вечером он спустится на берег, и они с Астурдой уйдут… доберутся до гор… и пусть, пусть кочевая жизнь - только бы жизнь…
Четыре пучка волос попарно натянуты меж перитретов. Эхиар поднялся по ступенькам, нагнулся к прицельной щели.
- Ага, стоишь на месте… на правильном месте… Стрелу сюда! - крикнул он Горгию. - Не ту! Вот эту!
Горгий повиновался. Положил тяжелую стрелу в желобок эпитоксиса, зацепил спусковой крючок.
Снизу, с площади, доносился рев толпы. Горгий выглянул меж каменных зубцов. Морс голов… Каких-то связанных людей тащат к деревянным колодам… Павлидий в белой одежде стоит перед нишей - той самой, на которую нацелена катапульта…
- Погоди! - крикнул Горгий Эхиару. - У него щит на груди! Это тот самый? Из голубого серебра? Его не пробьет стрела!
- Замолчи, грек! Не видишь разве, что у этой стрелы наконечник тоже из голубого серебра?
Горгий уставился на массивный тускло-серый наконечник стрелы. Так вот оно какое…
- Берись за ворот! Быстрее!
Горгий завертел рукоятку. Со звенящим скрипом закручивались волосы. Эпитоксис со стрелой, оттягиваясь, пополз по бронзовому ложу сиринкса.
- Так! Ну, а теперь…
Безумный хохот потряс Эхиара. Он потянул рукоять. Крючок освободился, и вся сила, сжатая в волосах Астурды, рванула рычаги… Стрела понеслась вниз, к храму…
Горгий не видел мгновенного полета стрелы, но знал, что она сейчас с силой врежется в щит Павлидия. Пробьет ли?…
Последнее, что он увидел, было сияние солнца, небывало ослепительное… будто Гелиос приблизил светлый лик к самой земле…
В дальнем дворе для проезжих на берегу желтого Бетиса купец-массалиот потребовал у хозяина еще вина. Хоть был он уже пьян, хозяин не стал перечить: знал крутой нрав массалиота. И когда только уберется отсюда этот упрямый осел со своим товаром? Сидит, выжидает, пока в Тартессе станет спокойно. Одним богам ведомо, какого спокойствия ему нужно для торговли… и бывает ли оно на свете…
Тяжкий грохот - будто земля разверзлась - заставил массалиота выскочить из комнаты. Грохот шел со стороны Тартесса. Там поднималось в небо невиданно-огромное грибовидное облако. Медленно расширяясь, оно плыло сюда.
Массалиот от страха мигом протрезвел. Он выбежал на дорогу, теряя плохо привязанные сандалии, и во весь дух помчался прочь, прочь… подальше от Тартесса…
