- Дальше.
- Будут пересмотрены законы. Все звания, кроме блистательного, отменят. - Тордул повысил голос: - Пища для рабов улучшится, они через день будут получать мясо в похлебку. Ремесленникам возвратят долговые записи. Царь Павлидий намерен поощрять искусства и ремесла. Так что, Ретобон, самое время нам помириться.
Ретобон угрюмо молчал, опершись обеими руками на тяжелый меч.
- Если хочешь, - продолжал Тордул, - можешь прямо сейчас собрать свое храброе войско и…
- Ты ничего не сказал про голубое серебро, - перебил его юноша с копной жестких светлых волос.
Тордул посмотрел на него.
- Ага, это ты, Нирул, - сказал он. - Клянусь Нетоном, я рад, что ты жив. Теперь ты сможешь рифмовать все, что вздумается. Никто не станет совать нос в твои пергаменты.
Нирул с сомнением покачал головой.
- Сладко поешь, Тордул. Я слишком хорошо знаком с носом твоего папаши.
- Да пойми ты, времена переменились. Я сам слышал, как Павлидий говорил толстяку Сапронию: «Выгоню, если будешь следовать старым образцам. Давай что-нибудь новенькое».
- Скажи своему отцу, что у меня есть кое-что новенькое, - вызывающе сказал Нирул. - Поэма о том, как мы подыхали на руднике голубого серебра. О том, как моего отца заставили отречься от сына, как затравили до смерти мою мать…
- Я тебя хорошо понимаю. Нирул. Но пойми и ты, теперь все пойдет по-новому. Может, не сразу, но пойдет. Я много говорил с отцом о голубом серебре. Не простая это штука - единым духом отменить Накопление, на котором столько лет стоял Тартесс. Народ этого не поймет. Здесь придется действовать постепенно.
- Ты, как я посмотрю, ходишь в главных советниках, - язвительно сказал Ретобон. - Уж не назначил ли тебя папаша верховным жрецом?
- Нет, - спокойно ответил Тордул, - эту должность Павлидий пока сохранил за собой. Так вот. Отец предлагает вам мир. Не такое сейчас время, чтобы драться между собой: с суши Тартессу угрожают гадирцы, а с моря карфагеняне. Они выжидают, чтобы мы тут передрались насмерть, а потом Тартесс сам падет в их руки, как спелое яблоко с дерева. Перед лицом такой опасности мы должны сплотиться.
- Иначе говоря, сдать оружие? - Ретобон осклабился.
- Не сдать, а повернуть против общего врага. Командование отрядом останется за тобой, и никто из рабов не понесет наказания, им будут платить как воинам. Если ты проявишь доблесть в боях с гадирцами, то будешь произведен в блистательные.
- Почему уж сразу не в светозарные?
- Не до шуток, Ретобон. - Тордул сердито сдвинул брови. - Хорошенько подумай, поговори с людьми. Павлидий не хочет лишней крови, он рассудил по-государственному. И только одно у него условие: вы должны выдать сумасшедшего, который называет себя Эхиаром.
Ретобон переглянулся с Нирулом, невесело улыбнулся.
- Недорого просит Павлидий, - сказал он. - За одного сумасшедшего - свобода для всех, а мне - серебряные пряжки блистательного.
- Недорого, - согласился Тордул.
- Значит, так, - заключил Ретобон. - Выдать проходимцу законного царя Тартесса. А когда с нашей помощью вы одержите победу, нас переловят, как кроликов, - ведь на каждом из нас выжжен рабский знак. И не миновать нам нового рабства. Верно я говорю? - он повысил голос и оглядел своих помощников.
- Послушай! - закричал Тордул, выкатывая глаза. - Заклинаю тебя прежней дружбой - забудь обиду! Ты пострадал от верховного жреца Павлидия, но царь Павлидий будет милостив к тебе. Сейчас не время для обид: Тартесс в опасности!
- Не верю я Павлидию! А тебе - еще меньше, предатель! Уходи!
Тордул круто повернулся, пошел к лесной опушке.
- Эй ты, блистательный! - крикнул вслед Ретобон. - Верно ли говорят, что твой отец отравил Аргантония?
Погруженный в мрачное раздумье, Тордул прошел галерею Венценосной Цапли и через зал Серебристого Овна направился к царским покоям. У колоннады стояла группа придворных, от нее отделился Сапроний и побежал навстречу Тордулу. Толстое брюхо его тряслось, прыгали подбородки.
- Заступись за меня, блистательный Тордул, - задыхаясь, проговорил он. - Это все наветы Кострулия…
- В другой раз. - Тордул попытался обойти толстяка, но тот вцепился в его гиматий.
- Когда я читал оду на восшествие Ослепительного Павлидия, - быстро заговорил Сапроний, - все слушали с восторгом, да, с восторгом. Я сам видел у многих слезы на глазах. А злопакостный Кострулий слушал и загибал пальцы - считал слоги…
- Говори короче, мне некогда.
- И он расчислил по слогам, что имя «Павлидий» вставлено в оду вопреки размеру. Будто бы по размеру стиха получается «Миликон»…