Иорвет распрямился под одеялом, а потом сбросил его и, усевшись, наблюдал, как я один за другим надевала пояс и ремни перевязей.
— Ты думаешь, что твоя кожа прочнее шкуры виверны? — наконец, прокомментировал он, рассматривая мой инопланетный прикид из футболки с шортами.
— Да, я очень толстокожая, — я отправилась разжигать костёр.
После змеиного завтрака мы пустились в дорогу. С сожалением я оставила мысль захватить с собой бутылку целительного туссентского вина — сумка с вещами изрядно потяжелела от доспехов. Иорвет тоже разоблачился, избавившись от зелёного балахона, но во все остальные слои из рубашки, безрукавки, кольчуги, кирасы, не говоря уже о километровом синем кушаке, замуровался с решительностью партизана, готового умереть, но не сдаться.
Тропа кончилась. Во все стороны расстилалась каменистая пустыня, на которой местами были понатыканы сухие кривые деревья, похожие на саксаулы, и колючие цепкие кусты одревесневшей травы. Солнце палило, и через час я почувствовала жжение по всей моей оголённой по-зеррикански толстокожести. Мы шли к единственному ориентиру — одинокой горе, видимой далеко впереди в слепящей пустыне на фоне слепящего неба, и я пыталась понять причину своего злобного раздражённого состояния и вернуть то вчерашнее замечательное предвкушение перемен и приключений. «Надо меньше пить и томиться в ваннах по напарникам, вот что», — решила в итоге я, вспомнив приконченную бутылку туссентского и тот факт, что я забыла принять эликсиры. Под задумчивым взглядом Иорвета я исправила эту ошибку. Не то чтобы мне полегчало, но досадливое желание взбесить его подсдулось, тем более что эльф был непривычно притихшим и грустным.
К горе мы подошли, когда солнце стояло в зените. Я прислонилась к крутой каменной стенке, пытаясь вжаться в узкую полоску тени. Всегда ненавидела жару. Холод, впрочем, тоже, хотя сейчас казалось, что холод — это лучшее изобретение природы. Иорвет достал из сумки винную бутылку, выдернул пробку и протянул мне. Я в ужасе замахала руками.
— Вода, — усмехнулся он. — Взял запас.
Сделав глоток, я покатала воду на языке, смочила растрескавшиеся пересохшие губы.
— Куда дальше?
— Это ты скажи, — он опёрся плечом на скалу, скрестил на груди руки.
— Я у тебя прямо как волшебный клубочек. Веду туда — не знаю куда, принести то — не знаю что.
Иорвет устало прикрыл глаз. Осев на землю, я сосредоточилась. Зря он так на меня надеялся. Я пыталась визуализировать образ Исенгрима по той скудной информации, которой обладала, но интуиция была глуха. Роза на шее безмолвствовала, и никакая путеводная звезда не вела меня.
— Обойдём гору слева, — наконец, произнесла я, решив, что в конце концов нет разницы, с какой стороны обходить эту чёртову гору, но слева хотя бы можно было надеяться на призрачное появление тени.
Иорвет с готовностью зашагал вперёд, я поплелась следом.
***
Пустыня слева, скалы справа, солнце наверху. Тень горы неумолимо надвигалась и уже стабильно прикрывала щиколотки. Я вяло отмахивалась от мух, которые чёрными точками роились на периферии зрения и пропадали, как только я поворачивала голову. Тропа повела между утёсов, и до слуха донеслось далёкое пронзительное квохтание и хлопанье крыльев. Иорвет прибавил шагу, вытащил меч. Я ухватилась за свой, не с первого раза поймав рукоять. Надо попить.
За последним утёсом открылась впадина в теле горы, полукругом обрамлённая отвесными стенами, и высоко вверху, уже почти у вершины, вокруг чего-то, что мы пока не видели, огромными рыжими осами роились пустынные гарпии.
— Готова? — Иорвет обернулся ко мне. — Ты в порядке?
Гарпии заметили нас, и стая, сорвавшись со склона, устремилась в нашу сторону.
— В порядке?! — заорал он.
— Да! — глядя на увеличивающиеся, как в замедленной съёмке, силуэты гарпий, ответила я, убирая флягу. Глоток воды придал сил. Роза Шаэрраведда лежала в руке ладно и жаждала крови.
В каком-то мерцающем полусне я взмахивала мечом, вокруг мельтешили и кричали женщины-птицы, я сшибала их пачками Аардом, и Иорвет добивал на земле одну за другой. Я покачивалась в трансе и всё ещё держала в руках меч, когда чудовищ больше не осталось, а Иорвет подхватил под спину. Роза Шаэрраведда упала в песок, на месте лица эльфа, прижимающего меня к себе, плыли пятна, и казалось, что виверна ещё треплет меня, а потом пятна сложились в лицо Эскеля, который говорил: «Держись, Яна».
— Ты был прав, Эскель, тысячу раз прав, — виновато сказала ему я, и свет отрубился.
***
Руки и ноги покрылись корками льда. Лицо овевал нежный ветерок. Я приоткрыла глаз — на корточках передо мной сидел Иорвет и махал моей шляпой. Волосы были мокрыми, по косе за шиворот стекала вода.
— Тапио молодец! — раздался самодовольный басок, и я открыла второй глаз.
Из-за спины Иорвета, благожелательно тараща из-под глубокого капюшона глаза на круглом, похожем на хоббитское и покрытом кровоточащими царапинами и ссадинами лице, выглядывало существо, ростом едва ли не ниже сидящего эльфа.
— Как ты? — спросил Иорвет.
— Замёрзла, — сгоревшие на солнце оголённые части рук и ног оказались покрытыми густым слоем холодящей, как ментол, бело-жёлтой мази, по запаху походившей на давно прокисшую сметану. Рядом на земле лежали снятые щитки.
— Это хорошо, — улыбнулся Иорвет.
Существо шагнуло вперёд и протянуло мне крохотную ладонь, покрытую с тыльной стороны гладким мехом. Другой рукой оно прижимало к груди шевелящийся тряпичный свёрток.
— Молоко тиля. Хорошо, когда жара удар.
— Спасибо, — я осторожно пожала миниатюрную руку, заметив на шерсти следы крови, и вопросительно посмотрела на Иорвета.
— Пока ты отдыхала в тени, я познакомился с Тапио, он помог тебя откачать.
— Большой человек спас! — Тапио указал вверх на скалы, и капюшон упал с излучающего доброжелательность безволосого лица, обрамленного такой же, как на руках, гладкой бежевой шерстью.
В вышине, с уступа, над которым виднелись ветки гнезда гарпии, свисала верёвка.
— Я не человек, я — эльф, — недовольно поправил Иорвет.
— Да, да, — закивал Тапио. — Большой человек пустил стрелу с верёвкой, и Тапио спустился.
Он нежно погладил свёрток в руках, и оттуда высунулся подвижный розовый нос. Тапио любовно отвернул тряпицу — на руках у него щурился совсем безволосый детёныш животного, похожий на сморщенного бегемотика. Детёныш пошевелил толстенькими, мощными, как у крота, передними лапами с длинными прозрачными когтями и зарылся носом обратно в тряпки.
— Мой тиль! — гордо произнес Тапио. — Теперь жена могу, дом могу.
Пока я понемногу приходила в себя после теплового удара, Иорвет пересказал то, что узнал от нашего нового знакомого. Всеобщий давался Тапио с трудом, и он больше кивал и поддакивал, однако отдельно подчеркнул, что в его деревне владеют нашим языком лишь он да старейшина племени.
Оказалось, что вчера ночью Тапио пришёл к горе Синнита, что в переводе с его языка значит «рождающая», чтобы испытать судьбу. Как и все мужчины племени, желающие завести собственную семью, он должен был заночевать у подножья горы — там, где начинались запутанные подземные ходы животных, которых тиллики — народ Тапио — называли тилями. Если детёныш тиля выйдет к своему будущему хозяину, испытание будет пройдено, и, значит, после того как детёныш подрастёт и пройдёт курс дрессировки, мужчина сможет жениться и построить дом. Тиль в семейном хозяйстве — это лошадь, корова и бригада плотников вместе взятые. Их доят, мощными лапами они роют норы — жилища для своих хозяев, а по поверхности эти животные передвигаются проворнее бегущего взрослого тиллика.