- Через десять минут я получу чемодан с деньгами, а тебя получат, я даже не знаю кто, - сказал он, когда мы вышли на улицу.
Я понял, что он не хотел говорить этого в учреждении, а сейчас он знает, что можно говорить всё. Но это могла быть и провокация. У него мог быть в кармане диктофон.
- Мы в суд? – спросил я.
- Что ты заладил, как попугай: мы в суд, мы в суд. Я же тебе сказал, я сейчас получу за тебя миллион евро. Смекаешь, какой ты дорогой? – ухмыльнулся он. – Я, конечно, полицейский, а вот мой брат чуть круче. Сегодня мы перехватили сообщение в Интернете, что за доставку тебя платят наличными. Вот я тебя и доставляю. Деньги спрячу в машине, вернусь в кабинет, прострелю себе руку и у-ля-ля. И тебе хорошо, и мне не плохо.
И всё-таки – это могло быть провокацией.
- Почему мне хорошо?
- Меня попросили не обижать тебя.
У меня разрывался мозг. Мы шли по темноте минут семь и, наконец, вышли к чёрному здоровенному джипу.
Из машины вышли двое мужчин.
На меня посветили фонариком и обратились ко мне по имени.
Полицейский протянул им мою папку. Те извлекли из неё паспорт. Проверили данные, ещё раз глянули на меня.
- Как зовут твою дочь? – спросил один из них.
Мгновенно я почувствовал бешенство от упоминания о ней этими, но тут же успокоился, и даже приободрился, потому что характер ситуации стал приобретать другой формат.
- Зовут? – спросил я, тихо надеясь, что и они, и я вопрос ставим корректно. «Зовут», а «не звали».
- Зовут, - повторили они.
Я назвал имя своей дочери, и горло мне сдавило спазмами ужаса от грядущего следующего момента. Что он принесёт?
- Приехал за ней?
Я промолчал, осознав, что чуть не расслабился и не проговорился. Всё это могло быть фарсом и театральной постановкой для выведывания у меня моей цели. Для раскрытия моей личности, чёрт. А я чуть не выложил все свои планы.
Я продолжал молчать.
Ближайший к полицейскому, из этих двоих, смотря мне в глаза, произнёс:
- Если закричишь, сразу прострелю голову.
И через мгновение после своей фразы, за долю секунды выхватил пистолет с глушителем и прострелил стражу порядка, который меня привёл, колено. Полицейский свалился, и стал корячиться по земле, воя от боли сквозь стиснутые зубы. Всё его лицо мгновенно покрылось потом.
- Вы обещали другое, - с усилием глотая, процедил он, прикрываясь от направленного в его сторону пистолета растопыренной пятернёй, и пятясь.
- Приехал за ней? – повторил этот «стрелок» невозмутимо свой вопрос, продолжая пристально смотреть мне в глаза.
Я подумал, если он решил избрать такой способ запугивания меня, то он просчитался: а) моя цель важнее моей жизни; б) уже видно, что слишком много сделано, чтобы я оказался тут, а значит причина, по которой мне сейчас прострелят голову, должна быть хоть и не веской, но явной. А я её не вижу. Единственное объяснение происходящему, это то, что эти двое…
- Я очень хочу увидеть свою дочь ещё, хотя бы раз.
Тот, что смотрел на меня, вздохнул.
Я подумал, что за хрень, к чему этот вздох? Вздох с оттенком сострадания. Я ждал хотя бы ещё полслова, я был уверен, что тогда я всё пойму. Мне надо ещё одну фразу.
Вместо фразы он посмотрел на своего компаньона, тот кивнул.
- Мы не можем выполнить то, что обещали, - проговорил «стрелок» и медленно перевёл взгляд с меня на полицейского. – Более того, мы сделаем хуже. Тебе придётся умереть, потому что ты видел нас. Я знаю, ты никому не скажешь, но я не могу рисковать за всех нас. Такие, как он, - он мотнул головой в мою сторону, - очень ценны для нас, и чаще вы прежде нас до них добираетесь, поэтому пришлось протоптать к ним такую тропинку. Ты готов отдать свою жизнь за восстановление справедливости, за воздание по заслугам тем, кто не так давно отнял у него ребёнка? Эти люди и сегодня продолжают отнимать детей, чтобы творить с ними то, что ты себе даже в твоих кошмарных эротических снах не позволяешь.
- Да-да, готов, только не убивайте!
- Готов?
-Да-да, готов, готов.
«Стрелок» замолчал, полицейский тоже.
- Вот и хорошо, - произнёс тот, что держал пистолет в направлении лица полицейского, и стал медленно опускать руку с пистолетом, а когда направление ствола совпало с сердцем, нажал на курок.
Звук выстрела из пистолета, когда на нём накручен глушитель, всегда производил на меня какое-то жуткое впечатление, нежели нормальный, сопровождаемый грохотом, эхо и прочими вытекающими. Но приглушённый такой выстрел в метре от меня, и звук врезающейся в человеческую плоть пули в почти кромешной темноте и тишине…
Обратились ко мне:
- Мы уже около пяти лет занимаемся сбором информации о людях, которые имеют какое-то отношение к хищению детей. К хищению или изъятию – не имеет значения. Всё сводиться к одному. Если тебе имеет значение, моего ребёнка тоже отняли от моей жены, когда мы с ней расстались. Я до сих пор его ещё не нашёл. Поедешь с нами или будешь сам искать?
Я всё ещё мог подумать, что это какая-то провокация, что убитый полицейский, нисколько не убитый. И я всё ещё сомневался. А потом - как они мне помогут, если сами уже пять лет ничего не могут сделать? Но кто это – они? Могу я допустить, что какая-то организация может оказаться проворнее меня? Думаю, мне стоит своё самомнение сейчас куда-то деть. Ну, а вдруг провокация?
- У меня есть выбор? – спросил я.
- Правильно, пока нет. Садись в машину.
Я сделал первые пару шагов, ожидая, что тут же обратят внимание на моё положение – скреплённого двумя штуками наручников – и помогут, избавив от них. Но мне так и пришлось взбираться в высокий джип.
Те тоже сели – один за руль, второй рядом со мной. Я услышал щелчок закрываемого центрального замка. Мы ехали молча, под саксофонную музыку, минут двадцать. Подъехали к воротам, которые охранялись солдатами национальной гвардии.
- Это театр, - сказал тот, что сидел рядом, видимо почувствовав, как вокруг меня снова наэлектризовался воздух.
Какой, к чёрту, театр? Теперь мне стало понятно, почему мне не сняли наручники. Но, как-то они спокойны при моей реакции, а не заметить не могли.
На въезде в ворота я прочитал, что мы заезжаем на территорию Гидрометеорологического центра Министерства окружающей среды. Я немного удивился: где я, принимая обстоятельства, и где гидрометеорологический центр? В том смысле, что эти вещи, пока, несовместимые. Но, почему людей, убивших полицейского, как своего пропускают солдаты? Вопросов у меня накапливалось всё больше, а сомнение, что это вдруг не цирк не уменьшалось, поэтому я молчал.
Мы въехали в какой-то ангар, и мне вежливо предложили выходить из машины.
К нам подошёл высокий, худой и седой человек. Он назвал меня по имени, в двух словах изложил мою жизнь, уделив большее внимание событиям последним, и в конце, попытавшись изобразить проницательный взгляд, предложил снять наручники в обмен на обещание, что я покину территорию только после того, как пожму ему руку. Я сказал себе, что пора начинать сотрудничество, а один процент оставлю на побег, или что-то в этом роде, если только я не найду ответы на свои вопросы здесь, и согласился. С меня сняли наручники.
Первой мыслью было то, что я удачно обернул все обстоятельства в свою пользу, что красиво сыграл, и если, всё-таки, это цирк, я потом пожалею, что не воспользовался шансом запустить руку к пистолету «стрелка», нанося ему одновременно удар другой рукой, что б он упал, и там уже попытаться сделать ещё что-нибудь. А что дальше? Я спокойно принялся разминать тело. Ох, и чётко же все трое следили за моими действиями!
- Пошли, - предложил «седой».
Я пошёл за ним, а эти двое остались стоять на месте. Мне прибавилось уверенности и спокойствия.
Мы пошли по коридорам, то налево, то направо. В одном месте мой спутник прислонил палец к стене, и она ушла вверх. Мы вошли в кабину, оказавшуюся лифтом. Стенка опустилась, и мы поехали вниз. Путь составил около двадцати секунд. Судя по реакции организма, спуск не был быстрым – метр-полтора в секунду. Когда лифт остановился, стенка снова ушла вверх, и мы оказались, как можно было разглядеть, в широчайшем помещении. Тут и там были кабинеты, коридоры и проходы – частью стеклянные, где-то матовые, что-то было скрыто от глаз. Людей, попавших в поле зрения, я насчитал пятнадцать.