«Перестаньте не сомневаться в том, что вы думаете в отношении аквапофагов!» - бум, бум, бум – пульсировало моё сознание на услышанную часть фразы между двумя мужчинами, вроде интеллигентными и неглупыми на мой взгляд.
«Но, ведь, всё указывает на то, что их вообще тогда не существовало! Какой интернет? Интернет – это наше изобретение и пользование им весьма и весьма ограничено. Может азиаты до сих пор так ничего подобного и не придумали. Может и придумали, но уверяю вас – аквапофаги существуют максимум тысячу лет. Это – потомки ссыльных, отстранённых от демократических процессов и изгнанных из цивилизации. Тщательно продуманная процедура изгнания, вынужденно запущенная преждевременно, тем не менее, дала нам чистоту взглядов и благость…»
«Отец рассказывал мне, что у него были родственники среди аквапофагов» - ещё одна мысль, которая выдавливала мне мозг из черепной коробки, а всё потому, что мне мой дед когда-то говорил тоже что-то похожее, но я плохо помню своего деда, а может это и вообще было сновидение.
«Хотите послушать?» - предложила мне девушка, которая полулежала в кресле с наушниками, к которой я нагло подсел. Она сняла наушники и протянула их мне:
«Не называй меня так в телефон!»
«Я могу называть вас так, Министр спорта, потому что если нас кто и подслушивает, то они прекрасно знают вас и меня. Но они будут молчать, потому что они вам разрешают покупать этих детей, а мне продавать их. И потом, если вас что-то не устраивает, есть ещё сотни таких, как я».
«Ты б хотя бы делал вид, что время от времени заботишься о своей репутации».
«А вам уже пора подумать о спасении своей души, в вашем возрасте уже многие этим занимаются. А вы всё не насытитесь. У вас есть свои дети?»
«Ни тебе читать мне мораль. Завтра к вам приедет мой охранник, отдашь ему всех, кто у тебя на сайте в разделе «премиум».
«О, намечается вечеринка?»
«Манай, ты очень дерзкий, наглый и невоспитанный человек. Ты не боишься, что своими выходками ты поставишь кого-нибудь перед дилеммой – убить тебя или нет?»
«А ещё я самый удачливый! Вы же знаете, чей я человек? Вы же знаете, кому я поставляю товар? Сколько мне благодарных? Министр, я хорошо знаю своё место – поэтому у меня мало проблем, а вот те, которые пытаются ухватить бога за яйца, обречены на страдания. Я ещё не успел обновить страницу, но в «премиум» у меня ещё девочка восьми лет подготовлена и мальчик десяти. Хотите и их присовокупить к своему заказу?»
«Да».
Я снял наушники и отдал их девушке. Она прислонила один динамик к уху.
- Как вам? А? Каковы, а? Хоть сейчас езжай и наказывай.
- Так почему бы так не сделать?
- Делали – толку мало. На их место приходят другие, как правило, хуже, а провал предшественников делает следующих изощрённей. Но эти, я так понимаю, доживут до своего апокалипсиса.
- В смысле?
- Через полтора года накроем каждого.
Я подумал, что ещё такого ужасного успеют натворить за полтора года такие люди, которых я только что слышал в наушниках? Как можно спокойно наблюдать за всем этим? Я хотел об этом сказать, но спохватился, отметив для себя огульный местный иммунитет к данной теме. Все здесь спокойно наблюдали, записывали и планировали. Все были невозмутимые и уверенные, и эта девушка показалась мне самой эмоциональной, но и она сидит, и слушает, как происходит торговля детьми. Слушает – и сидит…
Я начал анализировать, что мне удалось узнать за день, но каждое мгновение вспоминал, зачем я оставил жену с сыном в горах, а сам нахожусь тут. И...
Задался вопросом: что я получу хорошего, если останусь тут и впрягусь в задуманное этой организацией (роли, правда, я пока своей среди этих людей не представлял). Во-первых: приятно осознавать себя, пусть даже ничего не получится, частью системы, которая серьёзнейшим образом восстала против сложившегося оголтелого и тлетворного устройства в нашем государстве. Поэтому, первое, что я получу, это причастность к возмездию для тех, кто похитил моего ребёнка и тысячи других таких детей. Что ещё хорошего я получу? Полтора года вероятной жизни, причём в окружении именно той информации, которая мне надо, и здесь я смогу думать и действовать в своём, нужном мне направлении. А можно ли то же самое сказать, окажись я там, на поверхности? Я не смог просуществовать и двух часов, оказавшись на территории своего штата. Третье: я смогу воспользоваться инструментами организации для добывания информации о местонахождении конкретно моей дочери. Может мне будет предан официальный статус, будут изменены мои имя и фамилия, и может я смогу пару раз посетить свою жену с сыном.
Я спросил себя, а что будет хорошего, если я не соглашусь остаться в этой организации? Во-первых, отвечал я себе, я смогу действовать самостоятельно, а, как известно, когда тебе приходится действовать в одиночку, предательства и подставы исключаются. Во-вторых, эти ребята знают меня, они будут следить за моими действиями, и можно надеется, что у них осталась капля сострадания, и в нужный момент я смогу рассчитывать на помощь, пришедшую из ниоткуда. Малодушно так думать, всё-таки. В-третьих, я уже завтра начну действовать и физически ощущать приближение к своей цели.
Что будет плохого, если я останусь работать в этой организации? Мне будет поставлена посторонняя цель – это раз. Два – я обману своих жену и сына. Мне придётся заниматься прослушкой, вместо того, чтобы заниматься настоящим мужским делом. У моей дочки не будет человека, который будет заниматься решением вопроса по её безопасности, по вызволению её из плена. Мне придётся каждый день сталкиваться с новыми фактами хищения и насилия детей, и либо я не выдержу психически, либо очерствею, как все эти люди – это четыре, вроде.
И, наконец, что будет плохого, если я не останусь в этой организации? Ну, во-первых, я выйду в мир без всей этой информации, а как я собирался действовать, не предполагая даже, против кого мне выступать – это пахнет провалом. Я выйду отсюда, и там вернусь к себе прежнему, и быстро окажусь в лапах полиции или каких-нибудь спецслужб, и всё, на этом всё будет кончено. Одно дело убить двух вояк, другое дело пойти против половины агентов спецслужб моего государства. Да меня раскатают в течение недели! Два – я не верну дочку, а жена с сыном ни о чём так и не узнают до конца своих жизней. И кому я сделаю хорошо?
И вообще, кому я сделаю хорошо, если соглашусь на участие в этой организации, а кому – плохо? А кому сделаю хорошо, если не соглашусь, а кому плохо?
Все эти вопросы приводили меня к тому, что мне необходимо остаться тут и сидеть с наушниками на ушах, надеясь, что когда-нибудь проскочит информация о моей дочке, и я смогу изловчиться, чтобы мне позволили её вернуть. Я крутил этот вопрос со всех сторон и понимал, что скорей всего мне придётся остаться тут. Что ни больше, ни меньше, а это - самое, что я должен сделать. Мне не нужен был завтрашний день для принятия решения. Но я решил им воспользоваться, потому что как-то определился для себя, что судьбоносные решения я всегда буду принимать, подумав чуть больше, чем того хочет мой характер.
И на следующий день я продолжил то же самое, что и в первый.
В какой-то момент меня перехватила в коридорах та девушка, которая давала подслушать разговор между Министром спорта и дилером Манаем, и попросила пройти с ней. Мы пришли к её рабочему месту.
- Помните, они вчера договорились, что сегодня приедет охранник? Смотрите, - она указала пальчиком на монитор.
Я подсел рядом с ней, а она стала переключать камеры за камерой, отслеживая перемещение чёрного «бусика» по центру нашей столицы. Вот «бусик» подъехал к частному дому; ворота дома открылись, и «бус» проследовал к чёрному ходу. Через какое-то время из дома вышел человек, потом зашёл обратно, через пять минут он вышел и усадил в машину восьмерых детей. Мы стали смотреть, как машина стала выезжать с территории частного дома, как отправилась в направлении центра, как пересекла его, как, покинув центр, оказалась на окраине, как удалилась от города, как мелькала среди деревьев в лесопосадках, как въехала на территорию другого частного дома – большого, красивого, богатого.