О чём бы не шли мысли, всё начинало казаться совершенным и красивым, и это совершенство и красота начинали кричать о себе, заставляли мусолить себя, мусолить, мусолить, выливаясь, в конечном итоге, в истому. Я подумал, как прекрасен мир, и как прекрасно быть в нём: как прекрасно посмотреть на свою руку и увидеть её, прекрасно просто смотреть, приятно закрыть глаза. Каждая мысль – это вселенная, диковинка, которая вот же, только что появилась, а теперь будет жить в вечность, и можно производить их одну за другой, наполняя и наполняя ими информационное поле вселенной. Прекрасен воздух, который шуршит в наших лёгких, залетая в них, и покидая их уже совсем другим, на радость кому-то, кому именно такой он и нужен; и всё так устроено, что каждый поддерживает другого, поэтому мы все должны радоваться при виде друг друга только потому, что мы живые! Я хотел побежать и пощупать живых людей, чтобы сойти с ума, не поверив в это счастье, что я могу дотронуться до них, но глаза сами собой закрылись, и сорокавосьмичасовой (!) сон унёс меня в такую нереальность, что до сих пор испытываю тоску по тем сновидениям.
Я проснулся от судороги в плече, разбудило именно то, что секунды четыре в плече дёргались мышцы. Закрыл глаза, сморщившись от неприятного ощущения после этого спазма, а потом понял, что дела мои намного хуже – это не была просто судорога в занемевшем участке тела из-за неудобной позы сна. Казалось, что кости всего тела сами по себе шевелились, что где-то внутри они переплетались между собой. А может, это было и правдой, потому что я постоянно дёргался: то руками, то ногами, то головой. Каждому такому подёргиванию предшествовала очередное болезненное непроизвольное сокращение мышц, а то и групп мышц, и после каждого такого спазма оставалось ощущение, что тебе в это место вставляют пару работающих дрелей.
Следом за физической болью накатило осознание того факта, что всё это - последствия от приёма наркотика, и моё существо наполнилось ужасом. Попытка перенаправить внимание с области, причиняющей мне большие страдания, на область, их не причиняющую, или которая бы могла быть источником меньшего страдания, провалилась, не начавшись, потому что думать удавалось обрывками – каждые полторы секунды приступ боли перечеркивал мысли. Да и мысли-то! Не было того привычного их хода, когда мы можем более-менее задавать им направление, да и «озвучка» их - такой привычный нам внутренний диалог – отсутствовала, а вместо него надсадные крики мне в оба уха сотен, будто толпящихся вокруг меня людей. При этом их крики, которые суть мои мысли, были неконтролируемы, словно сновидения. Этакий интеллектуальный паралич. Вообще неприятно реагирует наш организм на инородную химию. Я раньше думал, что если ковырять в мозгах железкой, то будут дёргаться части тела, а теперь знаю, что если в них залить химию, атаке будет подвергаться мыслительная деятельность и ощущение индивидуальности. Но именно и конфуз, что то, что подвергается атаке, как раз и отвечает за анализ и ощущения этого. И ты чувствуешь себя шлангом, который одним концом вставили в другой, и продолжают задвигать этот конец всё глубже и глубже, всё дальше и дальше, и ты пытаешься понять, должен ли упрётся этот конец во что-то в конце концов, и ты не можешь понять, почему этот конец ни во что не упирается, и никогда ни во что не упрётся.
Я приподнялся на локтях, и услышал своё дыхание, которое состояло из хрипов и бульканья чего-то в носу. Рот представлялся мне заваленной пещерой, и я думал, что не имею права дышать им из-за темноты внутри него, поэтому я просто жадно раскрыл его, насколько только мог, ожидая этого права; а вообще, было ощущение, что я дышу ушами. Задёргалась голова, и, если бы не мягкая спинка дивана, я бы как дятел подолбил бы ею стену.
Иногда возникали мысли (не голоса, а именно мысли) о тихой надежде, что сейчас или скоро всё закончится, прекратиться. Но боль не прекращала «гулять» по всему телу и не проходила. Кровь будто устремилась в обратном направлении, журча внутри кровеносных сосудов против «шерсти», и это было невыносимо. В какой-то момент мой организм представился мне одним большим больным зубом, а уже в следующее мгновение кожу стало шпарить так, будто я свалился в кипяток. У меня хватило воли обратить внимание, что мои руки и ноги сами выписывают какие-то кренделя, позвоночник скручивается и раскручивается то в одну, то в другую сторону, и казалось, будто какой-то гигант схватил меня рукой за голову и стал болтать мной, как чайной ложкой в стакане. Я потянулся к бутылке с соком, взял её, но никак не мог ухватиться второй рукой за крышку, чтобы отвинтить её – промахивался и не мог поймать. И так с этой бутылкой и корчился. Ни успокоиться, ни заснуть, ни остановиться, ни подумать, я ничего не мог сделать, и боль, видимо, окончательно закрепилось по всему моему телу с намерением остаться в нём навсегда. Жалкая мимолётная мыслишка, что это может теперь никогда не закончится наполнила меня отчаянием. Захотелось умереть.
В таком состоянии я сходил с ума тридцать шесть часов. На второй день я смог соображать, и первое, что стало атаковать моё сознание, это мысль о чём-либо, что гарантированно доставит мне успокоение сию секунду, что с максимальной вероятностью избавит меня от этого страдания прямо сейчас. Это должно было быть такое, что за всю мою жизнь доказала свою состоятельность и эффективность в отношении меня, как средство, приносящее мне мгновенное избавление от любой боли: будь то боль физическая или психологическая, или просто интеллектуальное напряжение. Это должно было быть такое средство, которое в мгновение перенесёт меня в другой мир: мир наслаждения. Алкоголь мог не сработать. Секс не заглушит. Азартная игра? Но в азарт надо ещё войти. И вот, мысль о «крокодиле» внесла радость и свет в мою загибающуюся жизнь! Мысль о «крокодиле» наполнила меня надеждой, что я смогу остаться человеком, смогу жить. Только «крокодил» гарантировано обеспечит меня избавлением от этой боли. Гарантировано! Более того, он доставит мне неописуемое наслаждение, но это уже второстепенное, главное, что я смогу опять стать человеком. Маленькая доза под медицинским присмотром, чтобы отходить потом легко, да и готов я уже ко всем последствиям психологически, потому что уже всё знаю.
Короче – «крокодил» и всё тут.
Я попытался приподняться с дивана. Боль уменьшилась процентов на пятнадцать, но главное, что я теперь мог соображать. Теперь я смог более чётко вспоминать, что предшествовало моему этому состоянию, вспомнил вспышки вселенных в глазах, вкус яблок во рту и бесконечные оргазмы. Из-за этого «ломка» показалась ещё более заслуживающая нежного и снисходительного к себе отношения, а потому более достойной быть снятой «крокодилом». Душ, конечно, не помог. Я вышел в коридор и по стенам пошёл вперёд. Тут же возник Седой.