В глубине дума раздался гонг. Дверь открыла мать семейства спустя время, которого хватило бы дотопать до двери из самой дальней точки дома, вернуться обратно, а потом проделать опять весь этот путь. А мы терпеливо ждали, зная, что все дома. На нас уставились впалые, с оттенком несчастья, злые, но красивые голубые глазки. А мы улыбнулись. Улыбнулись так, что её взгляд, и без того мрачный от природы, стал ещё мрачней – выглядело так, будто она и в самом деле поняла по нашим глазам, что мы знаем абсолютно всё, а ко всему прочему, по каким-то флюидам умудрилась для себя разглядеть в нас свой смертный приговор. А может и другое. По крайней мере, как-то следовало определить для себя её реакцию, потому что когда определённо объясняешь себе поступки других людей, то и действуешь плюс-минус рационально, да сообразно.
Как только она, оценив происходящее, и предположив, что сегодняшний вечер не предвещает ничего хорошего, открыла рот, чтобы крикнуть, я выкинул вперёд руку и щёлкнул её по носу двумя пальцами. Шок от моего действия парализовал на мгновение разум женщины. Удерживая её внимание, я ладошкой нарисовал у неё перед лицом два круга, как будто затираю видимое ею, что погрузило её в ещё больший транс. Резче всех предыдущих действий, хлопнул, как будто в ладоши, одними пальцами рук. Её взгляд стал пустым и бессмысленным, и я добил её состояние, издав звук, переходящий из «сссс» в «шшш».
- Ты сам потом с ней всё это сделаешь, - объяснил я напарнику знаками, тот кивнул, не издав ни звука.
Я добавил знаками, если что-то пойдёт не так, отключаем всех и валим, а потом придумаем новый «заход». Он кивнул второй раз. В присутствии загипнотизированного следует говорить на отвлечённые темы как можно меньше – весь словесный набор укладывается на подсознание в виде символов кода, на котором запрограммирован наш мозг, поэтому следовало говорить продуманными командами, зная и помня, что ты приказал, а не разгребать потом и удивляться творимому человеком, который в загипнотизированном состоянии нахватался невесть чего. В общем, осторожность тут не помешает.
- С этого момента, - проговорил я, обращаясь к женщине, стоявшей как зомби, - как только я дотронусь указательными пальцами рук, ты будешь погружаться в это состояние. А сейчас громко позови Маная.
- Манай! – крикнула она, а взгляд её оставался пустой.
Через полминуты явился этот «неадекват» с торчащей из-под майки лоснящейся волосатой грудью. Своими хомячьими глазками он посмотрел на нас, потом на мгновение перевёл вопросительный взгляд на женщину, потом этот же вопросительный взгляд на нас, но тут же изумлённо вернулся взглядом к ней.
Что он такого жрал, и что такого делал, что б у него была такая чистая и ровная загоревшая кожа? Ни прыщика, ни царапинки.
- Что? – проговорил я. - Клёво? Она сейчас в трансе. В очень глубоком. А через двадцать секунд и ты там будешь. Но сначала ты должен узнать, что мы пришли наказать вас за то, что вы насилуете детей, насилуете и торгуете ими. И ваше счастье, что вы, всем своим долбаным семейством, не причастны к их кражам.
Манай стал возвращаться в норму.
- Да вы знаете, кого вы заставляете перегреваться? – проговорил Манай и в его руке оказался телефон.
Но он никому не успел позвонить. Я выхватил телефон и легонько плашмя стукнул им Маная по лбу. Потом издал протяжённо «оммммм» и стукнул ещё раз, повторил эту же процедуру ещё, и ещё, пока не увидел, что Манай находится там же, где и женщина.
Сержант отправился вовнутрь.
- Когда я соединю указательные пальцы, ты будешь погружаться в это состояние, - скомандовал я теперь Манаю.
Мне надо было подождать полторы минуты, пока Сержант то же самое сделает с «отцом» семейства, поэтому я просто ждал. Но тут мне пришла в голову шальная мысль поразвлечься.
- Положи ей на голову руку! – скомандовал я
Манай подчинился.
- А теперь ты покрути у его виска пальцем! – и женщина выполнила.
- А теперь оба крутите, не переставая, у виска друг друга пальцами.
Вышел Сержант, кинул взгляд на «моих», усмехнулся, - я ему в ответ, - и жестом пригласил заходить внутрь.
- Хватит, пошли в дом! – скомандовал я женщине и Манаю.
Картина, которая представилась моему вниманию, когда мы все вошли в гостиную, оказалась именно такой, какой я себе её нарисовал заранее. По середины гостиной стоял «отец» семейства и Ушастый с потухшими взглядами, а кучка детей сидели на диване, ошарашено таращась на происходящее.
Мы заложили своим находящимся в глубоком трансе «пациентам» нужные нам для дальнейшего команды: когда и где погружаться в такое состояние, что помнить, а что забыть, о чём думать, а о чём и не помышлять, и прочее, и прочее, и прочее. Детей тоже подвергли гипнозу, а потом всем приказали вернуться на то место, и занять те позы, в которых они прибывали, когда раздался звонок в дверь. А когда мы оба хлопнем в ладоши, все должны были ничего не вспомнить, а нас воспринимать, как пятилетних глухонемых братьев-близнецов.
Все разошлись по своим местам, взялись за предметы, которые держали в руках, когда мы позвонили в дверь, и мы с Сержантом хлопнули в ладоши.
Дети продолжили искать монеты под ковром металлоискателем, который соорудил им Манай. Их отец смотрел телевизор. На нас никто не обращал внимания.
Через некоторое время у Маная зазвонил телефон.
Мы с Сержантом включили подслушивающие устройства у себя внутри и всё содержание телефонного разговора Манай, вся техническая и юридическая информация об его устройстве, и о том, с которого шёл ему звонок, их географические данные, и всё что только можно было ещё подслушать, отследить, вывести, запечатлить и даже похитить у мобильных операторов из их баз данных, всё это полетело на сервера нашей компании.
Он ответил, что всё в силе, что завтра ждёт его, кого-то там, в гости. А нам уже сообщили, что Министра здоровья.
Мы с Сержантом сидели в креслах, рассматривая быт Благополучной семьи. Как, однако, отличалось то, что мы видели и знали о них, от того, какие представление о таких семьях были в народе. Благополучные…
Сержант, как и я, испытывал смешенные чувства. Вот вчера мы наблюдали за этим семейством из мониторов, а сейчас сидим среди них, нашпиговав их командами, которые обеспечивают нам безопасное пребывание подле. Я встал и решил пройтись по дому, чтобы исследовать его. Напарник с тревогой глянул на меня.
- Давай хорошенько здесь всё изучим, и везде подложим себе соломку, чтобы хозяева не задумывались относительно нашей участи.
У всех обитателей дома уже стояли заглушки на наши голоса, поэтому они не должны были слышать, что мы говорим прежде, чем не услышат ключевое для этого слово.
Мы отправились на кухню (там на нас глянула женщина и ничего не сказала), я взял пряник из вазы на столе, и мы отправились на второй этаж, где обнаружили, что спать-то нас укладывать родителям некуда. Пришлось сооружать для себя кровати. Сержант спустился к женщине на кухню и привёл её к нам в спальню. Мы указали на свои спальные места, внушили, что это кровати, и отправились с женщиной в ванную. Здесь мы указали на стакан с зубными щётками, в котором, пока мы тут, она должна будет наблюдать наши с Сержантом две жёлтые. Заставили её «видеть» наши полотенца. Она теперь знала, что мы не ходим ни в детсад, ни в школу, что мы пробудим здесь полторы недели, пока нас не переселят в другую семью, и, начиная с этого момента, она теперь будет забывать всё, что она делает в отношении нас, как только такому воспоминанию исполняется астрономический час. А потом отправили её обратно, внушив забыть о путешествии наверх.
И тут меня посетила одна мысль. Сержант сразу обратил внимание на «огоньки» в моих глазах, и изобразил сомнение у себя на лице:
- Может, давай привыкнем к состоянию, осмотримся, а потом приступим к таким предприятиям? – спросил он.
Я отрицательно покрутил головой и стал увлекать его за собой.
- Не могу спокойно смотреть, когда есть возможность пресечь это безобразие. Я хочу освободить этих детей из подвала.