Гравицкий Алексей
Очень грустная сказка
Алексей Гравицкий (Нечто)
Очень грустная сказка
Человек проснулся с явной червоточиной в душе. Обычно все горести и проблемы перемалывались за ночь и с утра он вставал если и не совсем бодрый, то по крайней мере в сносном расположении духа. В этот день он, что называется, встал не с той ноги. Все было не так: солнце пряталось за тучи; на улице был мороз, который он на дух не переносил; смертельно хотелось спать и ко всему внутри сидело нечто разозленное и хмурое.
Он встал с кровати, пошел в ванную комнату и попытался включить воду, но кран болезненно захрипел, пару раз плюнул ржавой жижей и, шипя, забился в судорогах.
- Мать твою, - пробормотал человек, выключил кран и пошел к телефону. Он долго искал нужный номер, но так и не нашел. На букву "Д" в записной книжке не значился ни ДЕЗ, ни диспетчер. Он посмотрел на "Ж", но ЖЭК тоже не нашел.
- Черт! А ведь был телефон.
Он поднялся, вышел на лестничную клетку и позвонил в соседнюю квартиру. За массивной железной дверью что-то долго шебуршилось, его пристально изучали, рассматривали в стереоскопический глазок.
- Вась, открой, - не выдержал он. - Это я - сосед.
Дверь открылась, Вася приклеил себе на рожу кривую улыбку, заговорил нехотя:
- Привет. Чего случилось? Да ты заходи, хм... не стесняйся.
- Не, спасибо, Вась. Я на момент. У тебя вода есть?
Вася выдохнул с неимоверным облегчением, даже развеселился:
- Нет. Если в кране нет воды, значит выпили жиды. Ха-ха!
- Ты не звонил в ДЕЗ? У тебя их телефон есть? - проглотил он затасканную остроту.
- Звонил.
- И чего?
- Сказали, что авария, что исправляют.
- Знакомая песня. Слушай, дай телефончик.
- Пожалуйста. Пиши.
Он записал, попрощался с соседом, вернулся в свою квартиру и набрал номер:
- Диспетчер. Говорите, - донеслось безразличное из трубки.
- Дом тридцать пять, корпус два по улице маршала Устинова. Воды нет.
- Авария. Исправляем.
- А когда...
Он смолк на полуслове, в трубке мерзко пищали короткие гудки.
- А, чтоб вас! - разозлился он и яростно стал накручивать диск телефонного аппарата. Он долго ждал, но трубку на той стороне провода так никто и не поднял.
- Чтоб вас, - повторил он зло и пошел умываться водой из чайника. Пока брился трясущейся рукой, полоснул бритвой по подбородку. Долго матерился, потом смыл с рожи мыло и кровь, заглянул в зеркало. На него, такого чистого, умного, красивого и жизнерадостного, из зеркала смотрел хмурый, уставший мужик с черными мешками под покрасневшими глазами. Можно конечно сослаться на вчерашнюю дрянную, разбавленную водку, которую купил в супер маркете, как супер качественную, но он-то знает, что рожа такая не от водки, которую почти не пьет, а от жизни собачьей.
Он грустно глянул на хмурого мужика в зеркале, вытер с порезанного хрюсла кровяк и потопал на кухню. Воды в чайнике не осталось ни капли, а кран по прежнему плевался. Эхе-хе.
Заглонул всухомятку бутерброд: засохший сыр на черством хлебе. Оделся и вышел на улицу.
Сорок минут проторчал на автобусной остановке, тяжело впихнулся в битком набитый автобус, протиснулся поглубже и замер, сдавленный толпой. На следующей остановке его понесло к выходу. Он вцепился в поручень, морщился, когда ему привычно промаршировали по ногам. Потом в двери автобуса хлынула толпа и понесла его в обратную сторону. Автобус с трудом сдвинулся с места и медленно, как замерзшая черепаха, пополз вдоль тротуара.
Его грубо пихнули в спину, если б не зажало в тисках толпы, то обязательно бы грохнулся на пол.
- Чего стоишь на дороге?
Он осторожно повернул голову. Сзади, за его спиной, стояла старушка с сумкой на колесиках. Кто-то нехотя поднялся, уступая место. Старушка быстро прыгнула на освободившееся место, потом начала долго умащиваться, продолжая ворчливо бормотать:
- Ездют тут всякие. Молодежь. Да в твоем возрасте пешком ходить надо. Вот когда я была...
- Ваш билет, - грохнуло ему в другое ухо. Он повернулся, на него сверху вниз взирал контролер.
- Предъявляем, - поторопил он.
- Я еще не прокомпост... Я деньги передал за билетик.
- Ваш билет!
- Я же говорю, я деньги передал, а билетик мне еще не передали.
- Сказки Пушкину будешь рассказывать. На выход.
- Но я...
- Он еще и без билета, - заворчала старушка с сумкой-тележкой с другой стороны. - куда у людев совесть девается? Вот когда я...
- Мужик, вываливай, - перебил излияния бабульки контролер. - Или помочь?
- Да какого черта! - возмутился он. - Я заплатил...
- Билет!
- Да я ж вам говорю...
- Тогда на выход.
- Да что вы с ним церемонитесь, - вмешалась очень объемная и очень активная женщина. - вышвырнуть нахала и все. Эх вы, а еще мужчины.
Базар принялся разрастаться, как снежный ком, услужливо столкнутый с горы, и на следующей остановке он был выставлен из автобуса суровым общественным мнением. Оставшиеся три остановки до работы он топал пешком.
На работе, как всегда, было много проблем и много претензий. Начальник заходил дважды: первый раз сделал выговор всему отделу, второй - отчитал его лично. Он попытался возражать, но был грубо прерван и получил еще одно замечание.
В обеденный перерыв заплатил целое состояние за чашку кофе, а потом, после кофе, курил и выслушивал чужие проблемы. С работы возвращался усталый и подавленный. В автобус не полез, пошел пешком и по дороге зашел в банк, в надежде получить зарплату, которую задерживают и не платят вот уже три месяца. Но на карточке не было ни копейки. Вот, блин. Завели солидную пластиковую карточку, а перечисляют на нее такие копейки, что в глаза симпатичной девушке-кассирше, что эти копейки выдает, заглядывать стыдно. Да и не перечисляют ни копеечки вот уже три месяца.
Дома кое-как поужинал, если то, что сожрал, можно назвать ужином, сел смотреть телевизор. По пяти каналам политики на разные лады рассказывали, как всем сразу станет здорово, если их любимых изберут в президенты, причем некоторые обещают уже не в первый раз, вот только почему-то ни черта не делают. Он пощелкал каналы: на половине оставшихся льют слезы богатые мексиканцы-бразильцы, на второй - лупят друг друга безмозглые американцы, иногда отпуская шуточки где-то на уровне малого ребенка, на которого неожиданно свалилось все знание детопроизводства и русского мата. И те, и другие, и третьи врут! Он выключил телевизор и подавленный пошел спать.
На утро он не почувствовал себя лучше.
Наоборот, за ночь абстрактный источник его неприятностей приобрел вполне конкретные очертания. Он умылся, не бреясь и не завтракая, собрал последние деньги и побежал на улицу.
В центральном "детском мире" было многолюдно и шумно. На детей денег никогда никому не жаль, даже если их нет (денег, а не детей). Он стоял у прилавка, долго изучал витрину, наконец попросил: